Причудливые виражи

— Не выдумывай. Если считаешь меня обманщиком — можешь поступать как угодно. Если хочешь — уходи. Денег на такси я тебе дам.

— Вот уж нет. Просто не подходи ко мне близко.

— Как угодно. Кстати, ты говорила, что муж пытался оправдаться. Выслушала его?

— Как бы… скорее нет. Нет смысла делать из меня идиотку. Факты налицо.

— Свечку над ними держала, а если это была намеренная провокация? Например, у тебя появилась конкурентка. Муж сопротивлялся, еле ноги унёс.

— Ага, только не унёс, а раздвинул. Я даже чувствую, как он её того… урод… ни за что не прощу!

— Ладно, этот косяк на его совести. Он обеспечен, успешен?

— К чему клонишь… какое тебе дело до нашего достатка? Изменил он. Успокоюсь, соберусь с силами, и выпровожу к той гадине.

— Хозяин квартиры кто?

— На него квартира записана. И машина, и дача — всё на него.

— Именно поэтому хотел выяснить его материальный статус. А ты сразу в маньяки меня определила. Разрушать легче, чем строить. Нужно быть реалистами. Он сейчас проснётся. Представь себе его переживания. Мало не покажется. Если честно — мне его жалко. Натворил дел, будучи нетрезвым, сам себе теперь не рад. Наверняка любит тебя.

— Чего это ты за него так заступаешься… уж не знакомый ли твой?

— Машенька — мозгами пошевели немного. Фамилии твоей я не знаю, имени мужа не ведаю, где живёшь — тоже. Какой знакомый? Пытаюсь твою ситуацию прояснить. Тут с кондачка решать нельзя. Думать нужно.

— Нечего за меня думать. Сама справлюсь.

— Не ругайся. Тебе это не идёт. Не я причина твоего раздражения. Я под душ. А ты размышляй, кумекай.

Пока Генка мылся, Маша остыла, высохла, заодно успокоилась. Стол решили перенести в комнату. Там диван, телевизор.

Мужчина высыпал пельмени в кипяток, принялся мешать, чтобы не пригорели.

Маша, наверно, очень проголодалась — подошла, через плечо посмотрела, как он варит, встав на цыпочки.

Положение было неустойчивым. Загляделась и привалилась к Генкиной спине упругой грудью. Тот принюхался, уловил приятные нотки узнаваемого аромата, напомнившие о любимой жене.

В паху что-то предательски шевельнулось.

Генка повернулся, посмотрел женщине в глаза, вздохнул протяжно. Кажется, слишком долго и внимательно глядел.

Маша смутилась, но глаз в сторону не отвела.

Серые, глубокие очи, совсем как у Ларисы в ту пору, когда соловьи в душе пели.

Возбуждающий запах, упругое давление груди минуту назад, сигнальное биение сердца, прилив крови внизу живота — разве не повод?

Сомневался Гена лишь несколько мгновений, улавливая робкий призывный сигнал. Руки сами обняли Машу за плечи, притянули к груди.

Мягкие, не просохшие ещё кудряшки приятно щекотали щёку. Генка зарылся носом в причёску, вдохнул всей грудью насыщенный дух взаимного желания, ощутил мощный чувственный позыв, ломающий все запреты.

Маша затрепетала под его руками, покорно превращаясь в горячий воск, напрягла мышцы живота, упругие ягодицы, открыв для поцелуя нежную кожу шеи и бархатное ушко. Острые ощущения моментально ускорили оборот гормонов и крови. Остановить притяжение уже было невозможно.

Не помня себя, в горячечном бреду, Маша сорвала с Генкиных бёдер простыню, расстегнула халат, прижалась трепещущим телом, словно хотела прорасти в него, задрожала, вручила для поцелуя атласные губы.

Мужчину уже не нужно было уговаривать.

Проблеском сознания он вспомнил про пельмени, выключил газ, не в силах оторваться от самой желанной теперь, и единственной на этот момент цели.

Такого прилива сил Генка давно не помнил.

Через мгновение Маша оказалась у него на руках. Очнулись, осознав произошедшее событие, очень не скоро, прерывисто дыша, обливаясь потоками пряного пота.

Лица их были спокойны, одухотворены и радостны.

Чувства стыда, неловкости, досады — ничего такого не было в помине. Оба поняли, что сделали с огромным удовольствием именно то, чего хотели — перешли Рубикон.

Напор желания, потребность продолжить удовлетворение похоти лишь усилилось.

Маша с наслаждением слизывала с мужчины пот, направляя движение губ вниз, туда, где греховное возбуждение опять поднимало голову. Ни она, ни он никогда в жизни не решились бы на то, чтобы даже намекнуть супругам о таком развратном желании.

Происходило с парочкой что-то невероятное. Раз за разом, даже не пытаясь чего-то согласовать, они воплощали самые смелые желания и фантазии, о которых даже не подозревали.

В голову приходило такое, о чём нельзя говорить вслух. Это можно было назвать оргией, если бы не взаимная учтивость, предельная осторожность, и бережность.

Ничего неприятного и больного, только взаимное наслаждение на грани личного морального и физического запрета, которое не выглядело преступным.

В перерывах они ели, пили вино, полоскались под душем и в ванне, целовались, смеялись, внимательно, на предельно близком расстоянии рассматривали сокровенные физиологические детали, которые теперь не представляли никакой тайны, но всё ещё манили и притягивали.

Настоящее сумасшествие это было, временное помешательство, или провал нравственности — неважно. Им было предельно хорошо, комфортно и весело.