Приданое

– А вдруг кто-то нашёл её, матушка, подобрал?

Мать вновь вздохнула, ничего не ответив, погладила сына по руке.

– Вечерять-то станем?

– Не хочу я, матушка.

– Всё сердце ты мне рвёшь, сынок! – расплакалась вдруг та.

– Матушка, – обнял её Иван, – Давай вечерять, не плачь только.

После ужина, однако, Иван вдруг снова стал обеспокоенным. Он ходил по избе из угла в угол, то подходя к окну и выглядывая наружу, то возвращаясь к образам в углу, и долго, пытливо вглядывался в лики святых на тёмных досках. Огонёк лампадки мерцал перед ними и оттого казалось, что глаза Божьих угодников и мучеников живо смотрят сквозь века из толщи иконы на молящегося. За окном совсем стемнело. Наконец, Иван подошёл к лавке, схватил свою шапку и тулуп, оделся и направился к двери.

– Ты куда это, на ночь глядя? – испугалась мать.

– Прогуляюсь, матушка, не беспокойся за меня, – ответил Иван и вышел из избы.

Он постоял во дворе, подумал немного о чём-то, и решительным шагом направился в хлев. Выведя оттуда лошадь, он вновь запряг её в сани и выехал со двора. Ехать ему пришлось недолго. Вот и дом Пахома. Окна тёмные, но Иван отчего-то чувствовал, что он должен быть там, внутри. И ещё знал он, что нужно ему караулить Пахома. Что-то должно произойти. Иван остановил лошадь за углом, и, закутавшись в тулуп и подняв воротник, принялся ждать. Прошло время. Иван уже подзамёрз, как вдруг внезапно в окнах замелькал блуждающий огонёк, словно пламя одинокой свечи. Кто-то ходил там внутри. Иван напрягся. Спустя ещё какое-то время ворота Пахомова дома отворились, и фигура в тёмном вывела под уздцы лошадь. Иван пригляделся, да, это несомненно был сам Пахом. Тулуп на нём накинут был прямо на исподнее, в котором с утра он бегал по деревне. Получается, что он так и не одевался и проходил так весь день. Иван вздрогнул – на белом белье темнели пятна. Что это? Неужели кровь? Кому ещё мог навредить этот гад? Однако же, размышлять было некогда, так как Пахом уже резво вскочил на лошадь и с невиданной прытью помчался верхом по дороге, ведущей из деревни в сторону леса. Иван тут же прыгнул в сани и тронул с места.

***

В лесной избе дело шло полным ходом. Небо уже покрылось звёздами и за окном совсем стемнело, а дед Матвей весь извёлся то сидя в бане, то наворачивая незнамо какой по счёту круг вокруг избы, не решаясь войти, когда на крыльцо выбежала вдруг тётка Кима.

– Родила? – тут же метнулся к ней дед.

– Нет ещё, не торопи ход, старый, – отмахнулась повитуха, – Чаво спросить-то хотела, ты проход открыл?

– Открыл.

– Ну, и славно. Гости едут уже.

– А…

– Неколи мне, старый, вот-вот уже. Ступай, гуляй, – и громко хлопнув дверью, худая длинная, как палка, фигура повитухи, согнувшись вдвое, шустро юркнула обратно в избу.

– Дык гуляю я, гуляю, – дед Матвей пожал плечами и вздохнул, – Ужо извёлси весь.

И, натянув пониже шапку, он с тоской и волнением поглядел на светящееся окно избы, и пошёл по бесчисленному разу вкруговую избы по натоптанной им тропке.

***

Лошадь Пахома несла, как шальная. Иван на санях еле за ним поспевал. Куда он мчался, Иван не знал, но чуял, что Пахома мучают старые грехи и он может вывести его на след Софьи. Старые, могучие ели с заснеженными лапами мелькали вдоль дороги с бешеной скоростью, сугробы пролетали мимо, а они всё неслись и неслись, проехали уже две деревни, и вот, наконец, Пахом остановил загнанную лошадь, от крупа которой валил пар и спрыгнул на землю. Иван также спешился и пошёл следом, не опасаясь, что Пахом его увидит. Тот был, будто оглушённый и не замечал ничего вокруг. Быстрым шагом он двинулся в лес, то утопая по пояс в сугробах, то выбираясь на проплешины меж деревьев.

Шли они долго. Внезапно Пахом замер, обвёл взглядом лес и закричал:

– Ну что, тварь, выходи! Ты же жива, я знаю! Я-то думал, что ты сдохла, а оказалось, что нет. Что? Вздумала меня преследовать? Тебе меня не запугать! Выходи! На этот раз я доведу дело до конца, надо было ещё в прошлый раз тебя убить.

Он смачно харкнул на снег и скинул тулуп. Иван заметил, как в руке его что-то блеснуло в сиянии лунного света.

– Нож, – понял Иван.

Прячась за стволы деревьев, он тихо следовал за Пахомом. Месяц светил ярко, ночь была лунной, и голубой свет заливал поляну, на которой они находились. Внезапно Пахом замер, попятился, а затем начал яростно размахивать ножом, будто отбиваясь от кого-то невидимого. Иван напрягся, вгляделся, но никого не было рядом с Пахомом, он был совершенно один в самом центре залитой лунным светом поляны.

– Вот тебе, вот тебе, получай, – неистово орал он, и бил ножом воздух.

Внезапно во тьме под деревьями, что окружали плотной стеной поляну, блеснули жёлтые огоньки, потом ещё и ещё. Иван вжался в ствол дерева, продолжая всматриваться в темноту под деревьями. И тут, на поляну со всех сторон медленно, пригнув к земле морды, стали выходить один за другим звери.

– Волки, – понял Иван.

Они медленно приблизились к Пахому и взяли его в кольцо. Тот затих, перестав вопить, и уставился на зверей.

– А-а, помощничков привела? – осклабился он, – Ну, ничего, я и с ними справлюсь.