Приданое для Царевны-лягушки

- Платон Матвеевич! - воскликнул Птах, в странном азарте блестя глазами. Эти три месяца они плодятся! Вы у нас кто? Бухгалтер? Ну так посчитайте! В оотеке может быть до трехсот яиц. Это триста маленьких богомольчиков. А самка склеивает не одну оотеку. Выходит в среднем по тысяче потомков. От одной самки! А сколько у вас самок вывелось в оранжерее, знаете? Хоть кто-нибудь знает?

- Ерунда все это, - пробормотал пораженный Платон. Его воображение напрочь отказывалось равномерно расселить в оранжерее тысячу насекомых, по семь сантиметров каждое.

Они услышали шум в коридоре и вышли. Федор тащил из ванной мокрую Аврору, кое-как обернутую махровой простыней.

- Что опять?! - простонал Платон.

- Ничего, Тони, - племянник изображал бодрую улыбку, пока Аврора пинала его ступней в лодыжку. - Жрать охота. Решил напомнить кошелке о ее обязанностях. Представь, она валяется в твоем жакузи, кофе хлебает и курит ментол. Вот, попросил вежливо приготовить нам завтрак, а она сопротивляется.

- А действительно, почему бы нам всем не позавтракать? - потер ладошки Птах. - Вы, Федор Богуславович, отпустите дамочку, она оденется и сразу же приготовит омлет, так ведь?

Нервно подергиваясь, Аврора сердито простучала босыми пятками в кухню.

Через полчаса все собрались там за столом. Платон с изумлением разглядывал огромный омлет на сковороде. Восхищенно крякнув, Птах встал и бесцеремонно залез в холодильник.

- Чего рыскаете? - любезно поинтересовалась Аврора.

- Спасибо, уже нашел! - Птах открыл пакетик с тертым сыром и посыпал омлет.

- А я люблю с оливками, - намекнула Илиса.

Теперь Платон встал, достал банку оливок и выложил их на омлет. - Не возражаете? - он показал баночку с маринованными улитками.

Никто не возражал. И между оливками на тертом сыре удобно расположились скользкие тушки улиток.

- А я когда был маленький... - мечтательно заметил Веня, - почему-то ел омлет со сладким.

Аврора резко дернулась, вставая из-за стола. С грохотом упала табуретка. Женщина, спеша, как на пожар, подняла сиденье дивана, достала литровую банку. И только когда открытая крышка звякнула, упав на стол, когда ложкой были выужены на блюдо ягоды, все поняли, что в банке был вишневый компот. Аврора не успокоилась, пока не достала все вишни, потрясла их в небольшом дуршлаге, чтобы стекли, и быстро рассыпала по омлету, который теперь больше напоминал странно украшенный торт.

- Так, Венечка? - спросила она, облизывая руку, с которой капал красный сок. - Чего уставились? - она резко сменила тон, осмотрев остолбеневших присутствующих. - Каждый добавляет, чего любит!

- Ну, если каждый... - Федор встал и полез в холодильник.

Через три минуты вся лепота на омлете была засыпана рубленой розовой ветчиной.

- Ох, граждане!.. - только и смог восторженно вымолвить Птах.

Концентрированный компот разлили по бокалам. Федор добавил в свой водки. Платон - холодной минералки, Веня и Илиса - шампанского, Птах - кубинского рома, а Аврора выпила, не разбавляя.

- С косточками было бы вкусней, - заметила она, вставая, чтобы убрать со стола.

Женщина подошла к раковине, сначала сполоснула банку, потом капнула на губку немного моющего средства и засунула ее в банку, тщательно натирая стекло изнутри.

Не в силах отвести глаз от ее руки, Платон вдруг отметил, как легко, без напряжения кисть Авроры вошла в отверстие, и от этого ему почему-то стало муторно и страшно. Наручники... Все еще висят на трубе. Естественно, с такой узкой кистью Аврора стащила браслет. Смутное воспоминание, забытое ощущение когда-то он уже восторгался узкой рукой, легко, без напряжения проникавшей в горлышки банок, ему знаком этот изгиб у косточки, этот изогнутый мизинец!

Раздался звонкий хлопок.

- Тони! - крикнул Вениамин.

Платон с удивлением разглядывает свою ладонь, залитую компотом, слегка разбавленным кровью, и кучку стекла на столе. Он раздавил бокал и не заметил этого.

- Давай поцелую, и все пройдет!

Как во сне он видит, что Илиса тянет к себе его ладонь, Платон сопротивляется и еле сдерживается, чтобы не закричать - Аврора сполоснула банку, заметила какое-то пятнышко и опять засунула в нее руку, царапая ногтем стекло изнутри. Эти пальцы за стеклом царапают его мозг с назойливым тонким звуком, от которого сводит зубы.

Вскочив, он уходит в ванную, тяжело дышит там над раковиной, отслеживая струйку воды.

- Кто-нибудь есть еще в моем доме? - свирепо сверкая глазами, поинтересовался он, выйдя в коридор с обмотанной полотенцем рукой.

Все молчали.

- Так, да? Я уезжаю на дачу! - заявил Платон. - А вы тут живите сами.

- Подвезти, Платон Матвеевич? - подсуетился Птах.

Подъезжая к Репине, Платон с упоением вдохнул запах гниющих водорослей и хвои.

- Я вас здесь высажу, если не возражаете, - притормозил Птах. - Минут десять придется прогуляться пешком.

- Не зайдете? - удивился Платон. Рвение Птаха ехать в такую даль и не пошарить в его доме показалось бессмысленным.

- Нет, спасибо. У меня аллергия на розы. Садовник ваш, опять же, натура сложная и для меня почти непостижимая.

- Знаете Гимнаста?