Приданое для Царевны-лягушки

Платон Матвеевич не стал говорить, что последнее время его начал беспокоить его член, он то и дело намеревался принять стойку, даже когда Платон думал о брате. Этого он не сказал.

– А твое мужское достоинство тебя не беспокоит? – небрежно поинтересовалась Илиса.

– Ты отвратительна.

– Вся в тебя, – беззлобно огрызнулась она.

– Ради бога, умоляю, только не надо говорить, что ты внебрачная дочь моего брата от очередной домработницы!

Тут Платон вдруг подумал, что у Богуслава от домработниц могло быть много детей, просто он отобрал себе только сыновей. Зная пренебрежительное отношение брата к женскому полу, вполне допустимо было предположить его отказ от всех дочерей, сколько бы их ни родилось.

– И ты пробралась в мой дом, чтобы уничтожить братьев-наследников, а теперь будешь качать права, доказывая свое родство с Богуславом, – пробормотал он. – Что ж, первая часть плана тебе удалась.

– Не-е-ет, Платон Матвеевич, так просто ты не отделаешься! При чем здесь Богуслав? Я твоя внебрачная дочь. Твоя.

– Исключено, – отмахнулся Платон, впрочем, начав потихоньку холодеть.

– Но кое в чем ты прав – я тоже от домработницы.

– Ат-ат-от которой? – нащупав кресло, сел Платон.

– Платон Матвеевич! – укоризненно посмотрела Илиса. – Ты передо мной сексуального монстра не изображай. Ты же на всех домработниц подряд не бросался, как дядюшка. Тебе нужна была определенная фактура.

– Ка-ка-какой дядюшка? Какая фактура?..

– Мой дядюшка, Богуслав Матвеич. Подбирал себе домработниц с определенной целью. Так сказать, совмещал приятное с полезным. Но ты запал только на одну из них, бродяжку. Которую по непонятным причинам твой брат привел в дом с вокзала – готовить Алевтина не умела, да и внешне была не в его вкусе.

Услышав дорогое имя, Платон вскочил, но тут в глазах стало совсем темно, гул в ушах усилился, и он поплыл в тяжелой и черной, как нефть, воде к слабому свету утопленного солнца где-то далеко-далеко.

Очнувшись от резкого запаха нашатыря, Платон открыл глаза и угодил в отблески света от стекол очков. Отблески его ослепили. Но он обрадовался, что рядом знакомая врач из поликлиники. Сквозь очки ее глаза казались еще больше и грустнее.

– Вы удачно упали – в кресло, – заметила врач. – Сколько видите пальцев? – она провела ладонью перед его лицом.

– У меня... У меня есть дочь, – зачем-то сказал Платон. Вероятно, чтобы произнести эту фразу поскорей вслух и начать ее осознавать реально.

– Вот и прекрасно! А то на вас в последнее время столько всего свалилось. Неприятности в таком возрасте лучше переживать с кем-то близким и родным.

– Она... Она спала со своим двоюродным братом.

– Молодежь! – заметила врач, сжав запястье Платона, чтобы послушать пульс.

– С двумя двоюродными братьями, – уточнил Платон, чувствуя, что сейчас расплачется.

– Как? Сразу с двумя? – заинтересовалась врач.

– По очереди, – сказал кто-то невидимый густым голосом.

Платон поднял голову и увидел сидящего в кресле у окна Гимнаста.

– Как вы думаете, если его хватит второй инсульт, он окочурится? – спросил Гимнаст.

– Сердечко частит, – кивнула врач. – Реакции замедленные, но речь внятная.

– Тогда вы тут посидите с нами, чтобы помочь, если что. Я должен ему кое-что рассказать. Кое-что, что его сильно взбудоражит.

– Не надо мне ничего рассказывать! – слабым голосом воспротивился Платон. – Хватит уже, не надо!.. Я знаю, как получаются такие... дочери.

Врач посмотрела на часы.

– Я заплачу за все ваше время, – сказал Гимнаст.

– Да нет, я должна есть каждые два часа. Надо что-нибудь перекусить. Диабет, – грустно усмехнулась врач.

– Лиска! – крикнул Гимнаст. – Сообрази поесть. – И обратился к Платону:

– Алевтина приехала в Москву, когда ей исполнилось семнадцать. Она приехала из детского приюта с новеньким паспортом и специальностью швеи-мотористки.

– Прекрати! Когда же это кончится, почему меня не оставят в покое?! – простонал Платон.

– Она искала отца, – безжалостно продолжал Гимнаст. – Мать ее в метрике записала его имя, рассказала, что он был известный спортсмен, вот Алька и явилась в Москву искать звезду советского спорта. Две недели проискала, попала в нехорошую компанию. По первости девочку из детдома в милиции простили, но в байку про отца поверили. Разузнали кое-что. Так мы и встретились. Богуслав сказал, пусть живет пацанка, у него тогда как раз домработница съехала – восемьдесят четвертый год, я пил по черному.

– Минуточку, при чем здесь отец Алевтины и Богуслав? – заинтересовался Платон.

– Так ведь милиция вышла на адрес Славки. А ему поиграться захотелось в благотворительность. Соединить, так сказать, отца и дочь. Вот и привел ее домой.

– Ничего не понимаю, а кто был отец?

– Я отец был, – спокойно заметил Гимнаст. – Славка меня у себя прописал.

– А ты... это самое, ты отвечаешь?..

– За базар? Отвечаю. У меня в молодости баб было – немерено. Бабы слетаются на деньги и славу, как мотыльки на огонь. Бывало, за ночь по три штуки менял. Конечно, я в упор не помнил мать Алевтины, но когда увидел саму девчонку, вспомнил. Есть некоторые отличительные признаки...

– Зов крови, – вступила врач, поедая бутерброд.