Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Х. B. Миних и Симон Тодорский, видевшие в этом псалме образец придворного и политического регламента, опирались на хорошо развитую традицию. Лютер писал в особом изъяснении, что в 100‐м (101‐м) псалме «David, der ein Koenig war und hoffgesinde halten muste, sich selbs zum exempel setzt, wie ein fromer Koenig oder Furst sol auff sein gesinde sehen» ([Давид, царствовавший и содержавший двор, приводит себя в пример того, как благочестивый царь или князь должен смотреть за своей свитой]). Стих 6 толковался в том смысле, что Давид «habe <…> sich umb gesehen nach trewen, fromen leuten, wo er sie hat koennen finden, und erfur gezogen on alles ansehen der person, gleich wie Gott auch thut, der seine gaben auch austeilet nicht nach dem ansehen der person und macht aus dem hirten knaben David solchen grossen, klugen, seligen Koenig» ([выискивал верных, смиренных людей где только можно было и возносил их, невзирая на их положение, подобно господу, который дары свои раздает невзирая на положение и делает из мальчишки-пастуха столь великого, мудрого и благословенного царя]). Затем Лютер ссылался на пример немецкого императора Максимилиана, который вынужден был «zu thun wie David und sich im lande umbgesehen, wo er hat leute kriegen muegen, die vleissig und trewlich erbeiten und sein Regiment huelffen tragen, es seien Adel, Schreiber, Pfaffen oder was gewest sind» ([поступать, подобно Давиду, и осмотреться в своих землях, выискивая людей, которые бы трудились прилежно и верно, в помощь его правлению, будь то дворяне, писари, попы или кто еще] – Luther 1914, 201, 255–256).

Иными словами, ссылками на божью волю и пророка Давида обосновывалась абсолютистская идеология чинопроизводства, привитая в России Петром и стоявшая за Табелью о рангах. В «Сокращении философии канцлера Франциска Бакона», вышедшем вместе с биографией Бэкона в 1760 г. при Московском университете по желанию Шувалова и в переводе Тредиаковского, в главе «Наставление политическое, написанное к некоторому министру» говорилось:

Плут и лукавец не достоин пребывать в моей палате, говорил Давид. Что ж то будет ныне, ежели честный человек не будет удостоеваем к вступлению во двор Государев, и ежели добродетели останется токмо молчать и уединяться? (Бакон 1760, 219)

Связь библейского этического идеала с общественным положением упоминалась в духовной лирике. Процитируем вошедший в «Сочинения и переводы…» Тредиаковского «Парафразис псалма 111»:

Счастлив! Бога кто боится:
Заповедей всяко не преступит он Того;
Род его благословится;
Сильно будет семя на земле и, сверх всего,
Славен и богат весь дом,
Правда вечна в нем самом. <…>

Он дает и расточает,

На него убогим твердая надежда есть:
Их отнюдь не забывает,
Тем и вознесется в силу и в высоку честь <…>

(Тредиаковский 2009, 187; курсив наш. – К. О.

)

Образцом придворного успеха могла служить судьба самого Давида; в 1743 г. один из елизаветинских проповедников поучал свою паству:

Что надлежит до благополучия нашего, кто не исповесть что оно есть дар великаго милосердия Божия? <…> Явственно таковым образом засвидетельствовал себя Бог кроме прочих безчисленных в произведении Давида Царя, по свидетельству бо священнаго писания рожден он был от родителей не весьма знатных, сам был последняго пастушеского состояния в малолетстве своем <…> но вдруг взят во двор Царский, перьвее зятем Царю, потом же и действительным престола Израильскаго наследником быть удостоился (Стефан 1743, 6–9).

Перелагая 143‐й псалом, Тредиаковский разворачивал отсутствующую в подлиннике пространную тираду об общественном вознесении Давида (см.: Луцевич 2002, 213–214):