Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

О том, как библейский язык позволял осмыслять личную политическую судьбу, свидетельствует изданная в Москве в 1763 г. книга «Стихи, избранные из Священного Писания, служащие ко утешению всякого христианина, неповинно претерпевающего злоключения». Она была составлена при участии архимандрита Гавриила Петрова в честь возвращения ко двору бывшего канцлера А. П. Бестужева, в 1758 г. попавшего в опалу и сосланного Елизаветой, и представляла собой серию выписок из разных библейских книг, складывавшихся в своего рода молитвенную биографию сановника (о примерах сборников такого рода см.: Zim 1987, 82–85). В основе ее лежала параллель между небесной и земной властью, заданная словами 122‐го псалма: «Се яко очи раб в руку господий своих <…> тако очи наши ко Господу Богу нашему, дондеже ущедрит ны» (Пс. 122:2; Стихи 1763, л. 31). К стиху 29‐го псалма: «Аз же рех во обилии моем: не подвижуся вовек» (Пс. 29:7) – на полях пояснялось: «будучи Канцлером» (Стихи 1763, л. 39 об.). Падение и новый взлет Бестужева проецировались на судьбу Давида, обобщенную, в частности, стихом популярного 70‐го псалма: «Елики явил ми еси скорби многи и злы, и обращся оживотворил мя еси, и от бездн земли возвел мя еси» (Пс. 70:20; Стихи 1763, л. 40 об.).

Центральная часть книги была озаглавлена «Из псалмов избранная молитва противу диаволских стихотворцев, то есть оклеветателей и лжесвидетелей: и противу диаволских ловчих и гончих собак, то есть врагов и гонителей». Сюжет о борьбе праведника с гонителями не только позволял оправдать личные неудачи Бестужева, но и соотносил его судьбу с официальной политической этикой. Напечатанный в приложении к книге указ Екатерины о возвращении бывшего канцлера открывался словами:

Знает каждой благоразумной, каково он пред Богом имеет обязательство, чтоб ни в каком случае не преступать должнаго правосудия, а наипаче не подвергнуть невиннаго напасти и утеснению (Там же, 1–1 об. втор. паг.).

При помощи библейских аналогий карьера чиновника и царедворца, наглядно являвшая все преимущества и опасности жизни при дворе, преподносилась русской публике («всякому христианину») в качестве образцового духовного подвига, осуществлявшего политико-богословский завет между монархией и ее подданными. Поэтическим медиумом этого завета был секулярный жанр духовной лирики.

Глава IV Политическое богословие и физико-теология: «Ода, выбранная из Иова» Ломоносова

I

Духовная ода в разнообразных ее изводах, складывавшихся в середине XVIII в., была образцовым воплощением стоявшей за новой поэзией диалектики секуляризации. Ю. М. Лотман характеризует ее так: «<…> в секуляризованной культуре поэзия заменила собой сакральные тексты <…> новая русская культура была глубоко укоренена в предшествующую традицию и сохраняла присущую ей структуру ценностных характеристик: место, которое было освобождено церковной письменностью и – шире – религиозной культурой, было занято литературой светской» (Лотман 1996, 89–91). Похожим образом смотрел на вещи и Ломоносов. В «Предисловии о пользе книг церковных» (1758) он так описывал роль библейских заимствований в новом поэтическом языке: «По важности освященного места церкви божией и для древности чувствуем в себе к славенскому языку некоторое особливое почитание, чем великолепные сочинитель мысли сугубо возвысит» (Ломоносов, VII, 591).