Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

«Предисловие» (подробнее о нем см. в гл. VI) открывало «Собрание разных сочинений в стихах и в прозе» Ломоносова и давало ключ к его поэтическому корпусу. Помимо политических од и переложений псалмов этот корпус включал три философские – или, по определению Л. В. Пумпянского, «богословские» – оды: «Утреннее…» и «Вечернее размышление о божием величестве», написанные в начале 1740‐х гг., и «Оду, выбранную из Иова», впервые опубликованную в 1751 г. Два «Размышления» принадлежали по жанру и фразеологии к европейской научно-популярной поэзии эпохи Г. В. Лейбница и Х. Вольфа. «Религиозность, – пишет Пумпянский, – здесь опирается не на тексты (как в псалмах), а на материал науки <…> читая оды 1743 г., мы думаем о сети европейских академий, о веке Эйлера и до-кантовом богословии – ряд иностранных ассоциаций. Без этих од погибла бы одна важная деталь русской культуры: участие России в общеевропейской науке и, следовательно, в общеевропейской системе отождествления – т. е. наличность и внеправославного типа религиозности» (Пумпянский 2000, 66–67; см. также: Schamschula 1969). В «Оде, выбранной из Иова» Пумпянский усматривает «средний между псалмом и философской одой род: <…> строфа 5 – пример стиля псалма, 7 – научной оды. Все же середина здесь не точная, она явно ближе к Библии, чем к вольфианской космологии» (Пумпянский 2000, 68). В более поздней работе исследователь отметил сходство «Оды…» и панегирических од Ломоносова, тоже обращавшихся к библейской космогонии (Пумпянский 1935, 105–107).

«Ода, выбранная из Иова» располагалась, таким образом, на перекрестье естественно-научного, богословского и политического языка. Это пересечение было укоренено в институциональной идеологии Академии наук, служившей средоточием послепетровской светской культуры. Ученая карьера Ломоносова со студенческих лет и до конца его жизни была связана с Академией; там было напечатано и «Собрание разных сочинений», где «Ода…» увидела свет. Еще неочевидную современникам назидательную весомость поэтического высказывания «Ода…» черпает из смежности с иными, отчасти уже устоявшимися языками наставления. Ломоносов не только перелагает библейскую Книгу Иова, но и соотносит ее с научным естествознанием, «новой наукой», составлявшей главное занятие Академии и – до времени – его собственное. Для академической культуры была вполне закономерна и хорошо описанная соотнесенность философских од Ломоносова с учениями Лейбница и Вольфа (см.: Мотольская 1941, 293–296). Проект основанной Петром I в 1725 г. Академии был разработан Лейбницем в многочисленных записках (см.: Guerrier 1873; Герье 2008). После смерти Лейбница в 1716 г. его место в глазах русского двора занял его ученик Вольф, которому был предложен пост вице-президента Академии (см.: Копелевич 1977).

Лейбницианская модель Академии задавала то соотношение веры, знания, власти и текста, из которого вырастала философская поэзия Ломоносова. По утвержденному Петром проекту Академия объединяла научно-исследовательскую деятельность с педагогической. Сосредоточенные здесь «науки» должны были служить инструментом абсолютистского воспитания подданных, в первую очередь дворянства и «придворного общества» (см.: Raeff 1991; Gordin 2000). В переведенном на русский обширном меморандуме 1716 г. Лейбниц подчинял этой задаче программу будущей Академии, совмещавшую естественно-научное обучение с наставлением в христианской вере:

Чему младенчество обучаться имеет, в следующем состоит, а именно: в познании творца и твари. А что б оба сии довольно познать, потребно просвещение божие, о котором нам в Святом Писании объявлено, от чего происходит Феология. Но сия состоит не в непотребных спорах и диспутациях об одних церемониях, чрез что никакая Богу угодность не чинится, но состоит в истинной любви к Богу и ближнему своему (ЗА 1945, 271).

В записке 1708 г. Лейбниц формулирует эту мысль так: