Читаем Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века полностью

Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Es ist immer ein feierlicher Auftritt, wenn geistliche und Politische, wißenschaftliche und Oeconomische Tempel zu Pflanzstäten der Gottesfurcht und der Gerechtigkeit, der Weisheit, und der Barmherzigkeit eingeweihet werden. Ich verstehe unter diesem vierfachen Heiligtum: die eigentlichen Tempel, und Gerichtshäuser, und die Gebäude für die Versorgung der Elenden und Verdienstvollen <…>Wer fühlet nicht über die Wichtigkeit dieser Anordnungen einen heiligen Schauer! <…> Wer ist ein Patriot, der dabei kalt bleibet? Nein! ein jeder, dem das Blut eines Bürgers nicht blos seine Zunge durchströmet, sondern auch sein Herz erwärmet: wer ein Glied unserer Stadt nicht blos im Genuß, sondern auch im Gefühl, und in Thaten ist: nimmt Theil hieran: und kann er nichts mehr, so – freuet er sich mit.

[Это всегда торжество, когда духовные и политические, научные и экономические храмы освящаются и становятся рассадниками страха божьего и справедливости, мудрости и милосердия. Под этой четырехкратной святыней я имею в виду: храмы как таковые, судебные здания и здания для заботы о нуждающихся и заслуженных. <…> Кто не чувствует от важности этих установлений священного ужаса? <…> Кто может быть патриотом, если он остается холоден при этом? Нет! Каждый, у кого кровь гражданина не только течет в языке, но и греет сердце; кто не только в наслаждениях, но и в чувствах и делах член нашего города – пусть примет участие в этом торжестве! И если он не может уже, то пусть приобщится к нашей радости.] (Ibid., 13–14)

В протестантской Риге Гердер мог намного свободнее Ломоносова обнаружить слияние религии и политики в идее отечества. Торжественное освящение здания суда дает ему повод к тому, чтобы причислить религию к институтам административной монархии и вменить им статус святыни[25]. Соответственно этому разворачиваются отношения политического красноречия с аудиторией: светский оратор и поэт возбуждает в читателях и слушателях «священный ужас» патриотизма (особливое почитание, в терминах Ломоносова), превращающий всех их в членов своего государства. Политическое единство отечества оформляется благодаря медиальным возможностям ораторской и поэтической речи, способной объединить присутствующих при акте слушателей и удаленных от него читателей в одно квазилитургическое аффективное сообщество. В понятии отечества, таким образом, идея империи совпадает с институтом литературы и ее публики. Именно так это понятие употреблялось в ломоносовском «Предисловии…»: оно обращено к сочинителям, «которые к прославлению отечества природным языком усердствуют» (Ломоносов, VII, 591). И Гердер, и Ломоносов видят в литературе медиум общественного единства, формирующий вместе с читающей публикой политическое тело державного отечества.