Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

В «Езоповых баснях» с разъяснениями Р. Летранжа, вышедших в переводе Волчкова за несколько лет до «Сочинений и переводов», смысл этой басни поясняется так: «Злые нравы и склонности у детей надлежит заблаговременно укрощать, дабы из того обычай не зделался, которой очень трудно отменить» (Эзоп 1747, 305). «Злые нравы и склонности» оборачиваются в данном случае нарушением общественного закона; чтобы защитить его, традиционная власть, государственная и родительская, должна прививать гражданскую дисциплину при помощи школы. Притча о пользе прилежной учебы и печальной судьбе плохого ученика оказывается своего рода метапритчей. Ее мораль совпадает с педагогическими постулатами, при помощи которых доказывалась польза басен как таковых. В предисловии к изданию Летранжа–Волчкова говорится:

<…> кто <…> себе образами или баснями полезное нравоучение представляет, все то учинил, что в малолетной поступке к честному и добродетельному житию способствовать может. А без сего бы заблаговременнаго рачения и прилежнаго примечания, почти всякаго человека от пелен за потеряннаго почитать надлежало; по тому что с молоду воображаемое в нас учение до смерти пребывает, а доброе воспитание человека совершенным творит (Там же, 3).

Идея воспитания, на которой основывается Летранж, определяла прикладную этику дворянских руководств; у Грасиана читаем: «Человек родится суров, и ничем от животных, кроме учения, не разнится; а чем более учен, тем более человек бывает <…> Ничто так не грубо, как незнание, и никакая вещь человека более политичным не творит, как наука» (Грасиан 1760, 14, 127). Теплов, парафразируя Аристотеля, в «Рассуждении о начале стихотворства» объяснял зарождение поэзии склонностью человека «к подражанию и к переимке видимого перед собою образца» – той самой склонностью, благодаря которой «воспитание делает младенца иным на возрасте человеком». Поэтологические выкладки Теплова отталкивались от педагогической утопии:

Хотя народы разный язык имеющие имеют разные нравы, разные обычаи и разные вкусы, но то бывает по причине воспитания. Ежели бы дикого и степного человека от самого рождения воспитать в истинном благонравии и просвещении наук политических, то какова бы его природа ни была, он всегда уж будет инородный своим родителям (цит. по: Берков 1936, 191).

Литературный канон представал слепком с процедур социального воспитания. В «Сочинениях и переводах» Тредиаковский напечатал «Слово о мудрости, благоразумии и добродетели», возражавшее на знаменитое рассуждение Руссо о вреде наук. Согласно официальному объявлению Тредиаковского, его слово было лично одобрено Шуваловым (см.: Пекарский 1870–1873, II, 167–168). Классическая литература инкорпорировалась здесь в нормативную модель политического воспитания: