Придворное общество

Если в ходе длительного развития некоторого общества социальная сила различных слоев и групп в этом обществе изменяется таким образом, что относительно более слабые группы, которые не имели до сих пор доступа к контролю над центральными монополиями государства (то есть, прежде всего, монополией на осуществление физического насилия и монополией на сбор и распределение налогов), социально усиливаются в сравнении с привилегированными прежде слоями, то для проблем, возникающих из такого смещения равновесия, существует, в принципе, только три возможных решения. Первая возможность — это институционально регулируемый допуск представителей социально усиливающихся слоев, в качестве партнеров прежних монопольных элит, к тем возможностям осуществления власти и принятия решений, которые предоставляет контроль над монополиями государственной власти. Вторая возможность — попытка удержать усиливающиеся группы в их прежнем подчиненном положении с помощью уступок, прежде всего экономических, — но не открывая им доступа к центральным монополиям. Третья возможность связана с социально обусловленной неспособностью привилегированных элит замечать изменение обстоятельств в обществе, а тем самым и изменение соотношения власти. Во Франции, как впоследствии в России и в Китае, доиндустриальные монопольные элиты старого режима пошли по этому третьему пути. Какие-либо уступки, компромиссы, которые бы отвечали изменению соотношения сил, наметившемуся с началом индустриализации, были для них совершенно немыслимы. Постепенная трансформация общества, в силу которой все официальные общественные позиции приобрели характер оплачиваемых профессий, привела к тому, что привилегированные позиции наследственных чиновников, дворян и королей лишились своих функций. Представить себе подобное будущее значило бы для них представить себе полную дефункционализацию и обесценение теперешнего их существования. Кроме того, их внимание было всецело поглощено ненасильственными столкновениями и борьбой между собою за распределение общественно произведенных возможностей. Закоснение приблизительно равных по силам, соперничающих друг с другом монопольных элит, представлявших два или несколько привилегированных слоев, в «застывшем клинче» также парализовало их способность отдать себе отчет в процессах, происходящих в обществе в целом и ведущих к увеличению потестарных возможностей и социальной силы непривилегированных слоев общества. Кроме того, в подобной общественной констелляции привилегированные соперничающие группы, несмотря на всю их конкуренцию между собою, объединяла заинтересованность в том, чтобы не допустить непривилегированные группы к участию в осуществлении контроля над центральными монополиями государственной власти и к предоставляемым этим контролем возможностям. В этой ситуации велика вероятность того, что набирающие социальную силу группы, занимавшие до сих пор маргинальную позицию, попытаются добиться заблокированного для них доступа к контролю над государственной монополией насилия и другими государственными монополиями, применяя физическое насилие, то есть путем революции. Также особенно велика в этом случае вероятность того, что в ходе подобной борьбы будут уничтожены традиционные привилегии и дефункционализированные социальные группы и что в результате этой борьбы возникнет общество с иным типом социального расслоения, которое уже созревало под покровом прежнего типа стратификации.

Такова, во всяком случае, — можем мы сказать в заключение — была та фигурация, которая привела ко вспышке насилия во Французской революции. В ходе развития французского общества и государства изменялось соотношение латентной социальной силы различных общественных группировок. Реальное распределение власти между ними изменилось и стало таково, что ему уже не соответствовало то распределение власти, которое провозглашалось в твердой институциональной «скорлупе» старого режима. Элитные группы, монопольные элиты режима стали пленниками этих институтов; они сами удерживали друг друга в однажды занятом привилегированном положении. «Застывший клинч» монопольных элит и их неспособность признаться себе в собственной дефункционализации в сочетании с относительной негибкостью источников их доходов, которая затрудняла какие-либо экономические уступки с их стороны — например, посредством добровольного ограничения своих налоговых привилегий, — все это вместе взятое препятствовало ненасильственной трансформации институтов сообразно изменившемуся распределению сил. Соответственно, вероятность того, что трансформация их произойдет насильственно, была весьма велика.

Приложение 1 О представлении, будто возможно государство без структурных конфликтов