Придворное общество

«Вводные замечания Хене о том, что тема „СС“ была для основной массы немецких историков запретной, имеют в виду, что описание подобного предмета ставит труднопреодолимые проблемы перед историографией, ориентирующейся на классические образцы. Ибо любая попытка предположить в основе развития СС некоторую внутреннюю целесообразность, некий исторический „смысл“ или, по крайней мере, подобие причинной взаимосвязаннос ти процесса рушится, сталкиваясь с многоразличными противоречиями внутри аппаратов СС… в сущности, это относится и к внутренней структуре „Третьего рейха“ вообще. Исследователи обратились к другим вопросам — особенно ввиду нераскрытости источников — не потому, что вопрос об этом был табу, но потому, что в свете модели тоталитарной диктатуры проблемы внутреннего распределения власти и действительной организации представлялись второстепенными»[226].

Если правильно понимать эти слова, то они означают, что идеологическая модель тоталитарной диктатуры удерживала историков от попыток вынести социологические проблемы действительного распределения власти с заднего плана в самый центр исследования, как это сделал Хене, и, как он, открыть для себя те источники, которые сделали бы и для них возможным исследование действительного распределения власти и переменчивых равновесий сил в системе национал-социалистического государства. Это можно, вероятно, считать подтверждением того, что историография, ориентирующаяся на классические образцы, в своих — по большей части, неназванных и непроверенных — теоретических предпосылках, сама закрывает себе доступ к постижению обширных областей общественно-исторической действительности, как уже было показано в начале нашей работы.

Сравнительный анализ систем консолидированной единоличной власти в относительно высокодифференцированном поле господства изощряет нашу способность понимать необходимость, с которой соперничество и мелочная зависть между группами элиты, не способных преодолеть это соперничество, ставят все их в одинаковую зависимость от единоличного властителя. Без такого сравнительного анализа часто оказывается непросто познать стратегию носителя неограниченной власти и принужденное положение подданных, как таковые.

Так, в изложении Моммзена терпимость Гитлера к этим соперничествам предстает как колебание, а может быть даже — как нерешительность. Он как будто спрашивает, почему же диктатор не решился без церемоний положить конец этим соперничествам в соответствии с идеальным образом тоталитарного государства. Но не нужны ученые книги для того, чтобы научить могущественного единоличного властителя, что единение его элит означает уменьшение сферы его власти, а может быть даже — и угрозу его личному господству, в то время как раздор между ними, если не заходит слишком далеко, означает укрепление его власти. Как показывает нам пример Гитлера, такой стратегии, которая старательно поддерживает соперничество и в то же время — с большим или меньшим успехом — пытается предотвратить эксцессы этого соперничества, можно выучиться на практике самому. Для этого не обязательно даже чтобы единоличный властитель сам осознал свою стратегию, как таковую, и прямо формулировал ее для себя в мыслях.

Но для научного изучения взаимосвязей ясная формулировка непременно необходима. Без нее мы оказываемся перед сплошными загадками.

«Харизматический ореол и личная сила влияния Гитлера, — пишет Моммзен, — которые на вершине иерархии удерживали вместе все учреждения государственного и партийного сектора, сами по себе разваливающиеся, и в то же время вовлекали их во враждебное соперничество между собою, еще не дают до статочного объяснения тому обстоятельству, что и руководящие группировки системы, у которых было достаточно поводов и наглядного опыта, чтобы понять истинную цену мифа о „гениальном“ вожде и увидеть, что диктатор все больше отрывается от почвы реальности, все равно неспособны были избавиться от этого мифа»[227].

Имеется более чем достаточно проницательных частных наблюдений, содержащих указания на структуру сети зависимостей между властителями и подвластными. Но нет теоретической выучки, которая позволила бы свести такие частные наблюдения в четко обрисованную модель этой структуры. Соответственно, выражение негативной оценки и порицающие приговоры вновь и вновь подменяют собою взвешенное определение общественных взаимосвязей. Моммзен, имея в виду это соперничество между элитами национал-социалистического государства, говорит о «процессе паразитического разложения современного крупного государства»[228]. В то же время он вполне верно видит конфигурацию необходимостей, в силу которой «ни одна из соперничающих групп (была) не в со стоянии заново набрать авторитет и тем самым предъявить хоть сколько-нибудь легитимные претензии на политическое руководство»[229]. Именно этой возможности и старался не допустить с помощью своей стратегии руководства единоличный властитель.