Придворный

Также метафорой тонко похвалил мессер Камилло Поркаро{265} синьора Маркантонио Колонну{266}. В одной из своих речей восхвалив нескольких знатных лиц, прославленных на поле брани, мессер Камилло среди других с почетом упомянул и его. Узнав об этом, Колонна поблагодарил его и прибавил: «Вы, мессер Камилло, поступили со своими друзьями так, как иные купцы – со своими монетами: они, если найдут среди своих денег пару фальшивых дукатов, чтобы от них избавиться, скрывают их среди множества настоящих и так сбывают. Так и вы, чтобы почтить меня, хоть я этого и не заслужил, упомянули меня рядом со столь доблестными и замечательными людьми, что ради их заслуг и я сойду за добрую монету». Мессер Камилло ответил: «Фальшивомонетчики обычно так золотят поддельные дукаты, что они на глаз кажутся лучше настоящих. И если бы существовали алхимики, умеющие проверять людей, как проверяют дукаты, они легко взяли бы вас на пробу, заподозрив, что вы фальшивы. Потому что вы чеканены из намного более красивого и блестящего металла, чем все другие».

Вот как одна метафора становится общей в высказываниях одного и другого рода. Можно привести и другие бесчисленные примеры этого, особенно среди высказываний серьезных. Как, например, Великий Капитан сидел однажды за пиршественным столом, где было так много людей, что не досталось места двум дворянам-итальянцам, прекрасно проявившим себя в бою. Он тут же поднялся сам, повелел всем встать и найти место для этих двоих, сказав: «Дайте сесть этим двум господам; если бы не они, нам, всем остальным, сейчас было бы нечего есть». В другой раз он сказал Диего Гарсии{267}, который уговаривал его уйти из опасного места, по которому била артиллерия: «Если Бог не вселил страха в ваше сердце, зачем вы хотите вселить его в мое?» А когда нынешнему французскому королю Людовику{268} вскоре после его коронации сказали, что настал час покарать врагов, нанесших ему много обид в бытность его герцогом Орлеанским, он ответил, что не дело короля Франции мстить за обиды, нанесенные герцогу Орлеанскому.

LXVI

Еще подчас колкие остроты высказывают с определенной серьезностью, не возбуждая смеха. Например, Джем Оттоман{269}, брат Великого Турка{270}, будучи пленником в Риме, отозвался о том, как у нас в Италии обычно бьются на турнирах: «Для игры слишком много, а для серьезного дела – слишком мало». А когда ему рассказали, что король Ферранте-младший очень проворен и самой своей статью хорошо приспособлен к бегу, прыжкам, верховым упражнениям, он ответил, что в его стране этими упражнениями занимаются рабы, а знатные господа с детства изучают свободные искусства{271} и именно в них ищут себе похвалу.

Почти в том же роде, но чуть смешнее, сказанное архиепископом Флоренции кардиналу Алессандрийскому{272}: что у людей нет ничего, кроме их имущества, тела и души; но их имущество приводят в беспорядок юристы, тело – врачи, а душу – богословы.

Джулиано Маньифико откликнулся на последнюю фразу:

– Нечто похожее сказал Николетто{273}: «Едва ли найдешь юриста, что сам судится, врача, что пьет лекарства, и богослова, который живет как добрый христианин».

LXVII

Мессер Бернардо, улыбнувшись, продолжал:

– Примеров в таком роде, высказанных государями и весьма значительными людьми, бесчисленное множество. Но часто смешными бывают и сравнения, вроде того, как наш Пистойя писал к Серафино{274}: «Пришли мне обратно тот большой чемодан, что похож на тебя»; ведь, если помните, Серафино действительно чем-то очень напоминал чемодан. Некоторым кажется забавным сравнивать мужчин и женщин с лошадьми, собаками, птицами, а то и с сундуками, скамьями, каретами, подсвечниками; подчас это выходит остроумно, а иногда – абсолютно пресно. Так что и в сравнениях надо сообразовываться с местом, временем, лицом и всем остальным, о чем мы уже не раз говорили.

– Забавное сравнение, – сказал синьор Гаспаро Паллавичино, – сделал наш синьор Джованни Гонзага, сравнив своего сына Алессандро с Александром Великим{275}.

– Я об этом ничего не слышал, – ответил мессер Бернардо.