Приэльбрусье. Дверь в чужие миры

Перетаскав дрова в пещеру, я попытался отволочь тушу зверя туда-же, но потерпел фиаско. Зверь оказался тяжелым неимоверно. Пришлось освежевать его прямо на месте. Разрез сделать не удалось, потому что никак не мог проткнуть ножом шкуру, поэтому, нашел входное отверстие копья и попытался его расширить, поперек шкура резаться не хотела, поэтому я разрезал ее вдоль груди и пуза, сколько смог. Вывалил потроха, вспомнив, как однажды в деревне участвовал в изготовлении домашней колбасы, отрезал кишечник, и вывернув его, бросил в ручей, полоскаться, придавив камнем, чтоб не унесло. Долго мучился, снимая неподатливую шкуру, в конце-концов отрезал по суставам лапы и тоже вывернул шкуру, насколько смог. А потом кинул шкуру тоже в ручей, чтоб не засохла, и было легче позже снять мездру, а сам занялся тушей. Поджарив на пробу небольшой кусочек мяса, я решил, что оно мне скорее нравится, и принялся готовить колбасу, нарезая мясо мелкими кубиками, смешивая его с нутряным салом, и набивая этой смесью куски кишечника, отрезая их по мере необходимости. Концы кишки, не мудрствуя, завязывал узлом. Вырезав несколько жердей, я пристроил их над костром, а на них повесил свою импровизированную колбасу.

Сколько мог, я порезал мясо на полоски, и тоже пристроил на жердях. Шкуру достал из ручья и поскоблил мездру, где достала рука, потом достал и пожевал шашлычок, который тоже пожарил между делом, и сморенный сытостью и теплом задремал прямо у костра. Мне снился мамонт, который опять запутался где-то в кустах, и жалобно ныл, всем видом вопрошая, когда же я его распутаю. На периферии его восприятия чувствовались какие-то тени, похожие на хищника, напавшего на нас, и страх. От его страха я и проснулся, с кряхтением встал, опираясь на копье, случайно наступил на подсохшую у огня шкуру, и обнаружил, что засохшая мездра трескается и отваливается от шкуры, обнажая желтую, упругую замшевую поверхность. Постояв у костра, я каким-то образом понял, что мамонт где-то справа, и кинув на плечо шкуру, сунув под мышку копье, посомневавшись, надел рюкзачок и побрел распутывать животное. Заметив издали своего горемыку, я увидел, что постромки опять намертво запутались в низкорослых кустах, а мамонт дергает их, только усугубляя положение. Я подозвал его к себе, ослабив натянутые веревки. Шкуру бросил под ноги животному, и велел ее топтать, а сам, отцепив постромки, стал рубить кустарник, выпутывая веревку. Распутав постромки, подцепил волокушу, и вывел мамонта на тропу. Где-то на самой периферии я продолжал ощущать присутствие хищников, но они не приближались, и меня это устраивало. Наконец совладав с веревкой, я остановил животное, продолжавшее послушно мутузить шкуру. Достал ее, и с удовлетворением отметил, что она уже стала похожа на плащ, к тому-же раздавленные кости черепа и остатки лап вывалились из шкуры, и я недолго думая, накинул ее на плечи, завязав лапы узлом на груди. Мы побрели обратно к пещере, я, чувствуя необыкновенную усталость, присел в волокушу и задремал.

У пещеры распряг мамонта, велел ему далеко не уходить, а сам залез в пещеру и завалился спать, укутавшись шкурой.