Адвокат:
Директор ломко и мягко, становясь ломче и мягче, складываясь, виясь и распрямляясь, под несложные шутки репа:
У тебя в де-ме ворота,
Отключись, не лезь навзрыд.
Смой, утри окало рота,
Недобитый инвалид, -
Адвокат:
Директор взялся за сложные брейк-фигуры, в то время как реп продолжал:
У тебя в де-ме ворота.
Смой, утри окала рота,
Недобитый инвалид
Де-мό, демό, демό.
Демо, демо, демо.
Адвокат:
Реп на фоне брейкующего директора:
Ты привыкла жить в запаре,
Отключись, не лезь зазря.
Смой де-мо с позорной хари,
Ты привыкла жить в запаре,
Смой де-мо с позорной хари,
Не скули от фонаря!
Демό, демό, демό,
Демό, демό, демό,
Демо, демо, демо,
Демо, демо, демо!
Дэ-тэ-пешный инвалид!
Демо, демо, демо.
Покажи свой лучший вид!
Демо, демо,
Отключись, не лезь навзрыд!
Демо, демо, демо,
Дэ-тэ-пешный инвалид!
Издалека певица пела: «Издалека долго, Течёт река Волга, Течёт река Волга…»
Демо, демо, демо! – пел леп (не получилась звонкая согласная), -
Демо, демо, демо
Течёт река Волга…
Ты готовься, наряжайся
Крась наружные слои
Демό, демό, демό
………………………..
………………………..
Адвокат:
Де-мό, демό, демό.
Демо, демо, демо.
Адвокат:
Де-мό, демό, демό.
Демо, демо, демо.
Адвокат:
– Стоп! Стоп! – будто наступил на горло собственной песне Родриг Иванович. Он любил наступать… – Подождите! По-до-жди-те! Роман Виссарионович! Но вы же, снова, читаете неактуальный вариант. А новый – составленный специально, для случая?
Адвокат засуетился, посмотрел сюда, где на столе, туда, где за дверью; где в углу, где под столом, порылся в карманах. Ничего не нашёл. При этом незамечено выпала из кармана вчетверо сложившаяся… сложенная… газета, с невидимым в её глубине, красным заголовком большим кеглем и причудливой гарнитурой.
– Ничего не нашёл, – «руки бедняка, показывающего, что у него ничего нет», руки фокусника (нафокусничал, мол, здесь и уехал), протянутые, будто на них ничего и не было, ладошки. – Ничего, нигде нет!
– Не получается. Да! ничего не получается! – затомил директор и, как бывает когда заканчивается в кране на кухне вода, с хрипом-сипом выплюхнул наружу и втянул в себя назад последнюю сопливую каплю.
– Сп-сплы-сплох-хва-вахв-ова-хвофова-ли… – опустил руки и понурил голову.
Паук, чувствуя что-то не то, ещё раз опробует… как воздушный гимнаст в цирке (а как же ещё в этой повести?), уцепившись одной рукой за канат, летит высоко по кругу. И-и и ап! садится на плечо, лелея аплодисменты и приветствия. И Цинциннат, действительно, приветствует циркача одиноким угасающим аплодисментом.
– Тебе-то… да… – говорит понурившийся опустивший руки и щелчком не сбивает (и на том спасибо) паука – современника24 ископаемых животных драконов и динозавров, свидетеля25 поколений; сам же садится на край кровати как раз туда (нет, не как раз – это-то и было отвратительно), садится на край кровати.
Кому было нескладно? У кого не складывалось, не получалось, не состыковывалось? Не у паука.
Паучья жизнь не такая, чтоб отчаиваться и опускать руки. «Лови паук мух, – как сказано, – покеле ноги не ощипаны!»26
А что? Живут одиночками. Ни словом, ни с кем перемолвиться, ни делом общим заняться. Сближаются, как сказано, только в момент половых отношений.
Пауку, «официальному другу заключённых» и официальному другу же тюремных стен и решёток и слова такие неизвестны… «не состыковывалось», «не получалось». Он уже забыл то, что мы ещё только начинаем понимать.
Необходимо тянет в этом месте, случае, развить заданную импровизацию, продлить, как говорится, cadenza, или verlängern den Sturz, правильно – падение или, как говорят, «La caduta» о пауках.
Стёкла и козырьки в камерном окошке (будто в камерном театре) устроены так, что ничего самостоятельного влететь, как же и вылететь, не может. Самостоятельные мухи и мятущиеся бабочки исключены. Луна заглядывает в окошко, ищет своего затравленного любовника – от неё не скроешься… она и днём… это мы её не видим – она нас…