Приглашение в космос

К этому моменту корабль немного подпортил свою орбиту – сделал ее эллипсоидной. И во время одного из пролетов над Памиром, где она оказалась максимально близкой к поверхности Земли, афганец вдруг настороженно спросил:

– Командир, не низко летим?

– Ахад, нам до этого «низко» знаешь, сколько еще тормозить! – с тоской отреагировал Ляхов.

А причина возникшей экстремальной ситуации была вот в чем. Во-первых, когда предыдущий экипаж, на чьем корабле они возвращались на Землю, шел на стыковку со станцией, «уставка» на последнее включение двигателя была 6 секунд. Стыковка прошла нормально. Но когда Ляхов с Момандом оказались на этом корабле и пошли на спуск, никто не вспомнил, что в определенный раздел памяти его бортовой ЭВМ были заложены эти самые 6 секунд работы двигателя.

Во-вторых, из-за отказа системы ориентации не сложилась ее автоматическая готовность перед торможением, в результате чего двигатель и не включился в нужное время. После 20-минутного сбоя система восстановилась, и двигатель готов был отработать в правильном режиме. Но Ляхов обнаружил, что с включением его в этот момент посадка будет в Тихом океане. И, дабы избежать этой неприятной во многих отношениях ситуации, быстренько отключил двигатель, запущенный на долгий тормозной импульс в 200 секунд. А действительно умная и не раз выручавшая космонавтов бортовая вычислительная машина устроена так, что при подобном отбое происходит замена программы ее работы на следующую заложенную в нее человеком последовательность действий. И после подачи Ляховым так называемой «главной команды» по отмене готовой к включению автоматической программы на торможение, основой для работы двигателя стала не нужная экипажу 200-секундная программа, а та – введенная предыдущим экипажем для набора высоты – в 6 секунд. Последующая же операция на разделение спускаемого аппарата с приборно-агрегатным отсеком в ней оставалась без изменения. Так всякий раз при запуске двигателя на торможение он и включался на эти самые злосчастные 6 секунд, после которых, как справедливо опасался космонавт, должна была последовать программа разделения отсеков.

Вот какие удивительные шутки может сыграть с человеком техника. Умная-то она умная, но всю непредсказуемость возникающих в космосе ситуаций и забывчивость человеческую пока еще покрывать не может. Впрочем, все это и еще многие другие подробности полета выяснились много позже – уже после возвращения экипажа Ляхова и скрупулезного разбора случившейся чрезвычайной ситуации.

В Центре управления полетами, где ведется подробнейшее документирование каждой нашей космической миссии (переговоров, действий экипажа и специалистов, обеспечивающих полет с Земли, поведения техники и т. д.), первопричиной, породившей все остальные проблемы, назвали особенности внешней оптической обстановки на орбите в момент подготовки корабля к торможению. Так все расположилось тогда, что свет солнца под каким-то особым углом попал на датчик системы ориентации – в итоге была отменена ее готовность на торможение. А дальше уже пошла цепочка событий, где с каждой задействованной в событиях стороны обнаруживались некоторые некорректные действия. Например, по бортовой документации экипаж в случившейся ситуации первого невключения двигателя на торможение должен был сразу выдать команду ОДР, чтобы вместе с ЦУПом прежде всего разобраться в случившемся и принять правильное решение. Сам ЦУП не проконтролировал ситуацию с перезаписью программы работы двигательной установки после первого ее отказа.

Однако, какой смысл разбираться по прошествии многих лет, кто там больше или меньше виноват, что-то сделал не так или не совсем так. Главное – то, что крайне опасная ситуация все-таки благополучно разрешилась, люди остались живы, техника цела. Значит, и экипаж, и ЦУП, и техника российская в той экстремальной ситуации сработали надежно. А все необходимые выводы и поправки на будущее сделали в самом полном объеме. Но все это было потом. А тогда…

Тогда – последний раз возвращаемся к первым минутам экстремальной ситуации в космосе – у командира экипажа Владимира Ляхова было состояние, способное кого угодно просто парализовать: двигатель недоработал уйму времени, и вот-вот произойдет разделение отсеков, после чего мучительная смерть.

Что могло случиться с двигателем? Что будет с ними? Вопросы бешено прыгали в голове у командира, учащая дыхание и сердцебиение. Но главной мыслью оставалась одна: «Не допустить разделения, пока не отработан нужный тормозной импульс! Тогда – смерть!». И, инстинктивно включая двигатель на 6 секунд, по крохам набирая, таким образом, нужное тормозное ускорение, Ляхов не только сам помнил о недопустимости разделения, но и заставлял Моманда всякий раз подключать термодатчики. Дополнительно подстраховывался, чтобы за 14 секунд до разделения включилась еще и сирена, возвещающая об этом необратимом событии. Страшное напряжение немного спало, только когда Ляхов, наконец, понял, что угроза несанкционированного разделения отсеков миновала. Понял, что они сядут, и это лишь вопрос времени. Любопытно, что в те мгновения командир совершенно не подумал еще об одной проблеме – кислорода в корабле оставалось лишь на двое суток полета. Об этом он вспомнил только через сутки после приземления.

Когда через какое-то время после доклада командира экипажа из ЦУПа лаконично и многозначительно спросили: «Что ты сделал?», он столь же лаконично, явно не по инструкции и, насколько это было возможно в подобной ситуации, ехидно и зло ответил: «Сохранил жизнь себе и Ахаду!». Потом он все же донес до руководства сложившуюся ситуацию и оттуда, просчитав, наконец, всю дальнейшую перспективу «Протонов» (космические имена этого экипажа), предложили:

– Давай искать запасной полигон для приземления, поскольку на свой мы в приемлемые сроки уже не попадаем.

«А куда получается?» – заинтересовался Ляхов. И когда отчетливо понял, что на ближайших витках это будет Франция или Канада, то решительно сообщил в ЦУП:

– Э, нет, ребята, – домой! И только домой!

– Ну, тогда… еще сутки на орбите…

– Согласен!

И Ляхов с Момандом еще на одни внеплановые сутки остались летать в маленьком спускаемом аппарате вокруг Земли. Без воды, без еды, без туалета – облаченные в скафандры, поскольку тесное пространство аппарата не позволяло их снять и потом одеть.

Наиболее запомнившейся в эти долгие часы проблемой для командира экипажа был решительный отказ афганца… мочиться прямо под себя, в скафандр. А что делать: бытовой отсек корабля, где есть необходимая для этих целей автономная санитарная установка (АСУ), в те времена отстреливался от спускаемого аппарата сразу же после отстыковки от станции и никто не рассчитывал, что космонавты после этого могут задержаться в космосе на целые сутки? Кстати, после этого случая в конструкцию были внесены изменения, и бытовой отсек стал отстреливаться от спускаемого вместе с приборно-агрегатным… Так вот, Ляхов, прекрасно понимавший, что если пойти на спуск, где и в штатном-то варианте обязательны четырехкратные перегрузки, с полным мочевым пузырем, то он может просто разорваться, настаивал на этой физиологической процедуре. А Моманд, стеснительный и религиозный человек, – ни в какую:

– Мне, – говорит, – Аллах этого не позволяет. На небе потом не простят такой грех!

– Миленький, родненький, – умолял его командир, – да ты мне на Земле нужен живым! Слышишь, как булькает у нас внутри. Давай, не стесняйся. Перед Аллахом я, командир, отвечу, если что будет не так. Да никто и не узнает об этом «грехе» – клянусь, как только приземлимся, нас в молоке искупают!

Все же уговорил. И потом, на Земле, целый и невредимый афганец после помытия в душе лишь с улыбкой спросил:

– Где же обещанное молоко?..

А вслед очень серьезно добавил:

– Командир, четвертый раз не летай – Аллах не простит!