– Как съездил? Удалось разговорить Сашу?
– Удалось, но не сразу. Парень очень зажат, а если не хочет откровенно разговаривать, значит, есть что скрывать. Подбородок и в самом деле похож на тот, что мы с вами изучали. Но на этом сходство, как мне кажется, заканчивается. Похоже, он хочет закадрить Аллу. Со мной беседовать не собирался, но я все же разговорил его. Сказал, что у меня тоже шестой разряд охранника и я даже работал у одного коммерсанта за триста рублей в час, которые он мне все равно выплачивал не полностью, но обещал потом в виде премиальных. Саша сказал, что за такие гроши он не стал бы даже связываться. Представляешь, сейчас как охранник у входа он получает сто рублей в час, может, на десятку больше, а надо мной посмеялся. Самое подходящее для него определение – жиголо. От него очень сильно пахнет парфюмом. Вероятно, специально попрыскался перед тем, как везти начальницу. Парфюм средней ценовой категории, но для охранника дорогой. Вероятно, «Хемфри Говард». Предполагаю, что Алла для него – основной объект: к гадалке не ходи, он собирается вступить с нею в отношения. Скорее всего, у него это получится. Он – брутален, хорошая фигура. Следит за собой…
– Погоди, – остановила его Бережная, – на месте убийства какой-то был запах.
– Женские духи все перебивали. Кажется «Черный опиум». А мужской – едва-едва. Прости, но когда я наклонялся, чтобы обыскать карманы убитого Антонова, едва уловил какой-то очень простой парфюм, но приятный – типа «Сигар». А когда уже поднимался, мне показалось, что почувствовал шлейф от… похоже на «Уан мен шоу». Хотя утверждать не буду – могу и ошибиться.
– Да бог с ним, с этим одеколоном, – отмахнулась Бережная, – сейчас с Аллой общалась, как мне показалось, она не совсем отмороженная искательница капиталов. Рассказала мне об убитой – почти с теплотой, как о подруге по несчастью. Призналась, что ненавидела ее, а теперь…
– Ненависть не исчезает в один момент, – не поверил Елагин.
Вера промолчала. Она посмотрела в окно, а потом повернулась к Петру.
– Слышал когда-нибудь такую песенку? Марлен Дитрих ее исполняла. Петь тебе не буду, просто расскажу. Слушай.
Вера смотрела вперед сквозь лобовое текло, на которое падали первые капли дождя и длинными влажными полосами расползались во все стороны. Петр включил дворники, и под их ритм Вера произносила слова и фразы, которые для нее ранее ничего не значили, но очень многое для той женщины, которой сегодня не стало.
Дворники стучали все сильнее и сильнее.
– Моей маме когда-то очень нравилась Марлен Дитрих, – сказала Бережная, – у нее была одна ее пластинка. Слушала она ее часто, предпочитая, разумеется, «Лили Марлен», но эту песню тоже включала постоянно… Когда я только начинала учить английский, пыталась копировать произношение, не понимая, что у Марлен Дитрих оно было хуже моего. Но я все равно ставила пластинку на проигрыватель и прислушивалась. А теперь мне кажется, что вместе со мной эту песню где-то далеко так же внимательно слушала и незнакомая девушка. Грустно как-то…
Она замолчала и вдруг в голове пронеслось: «С чего вдруг такая грусть? То ли девушку жалко, которую я не знала вовсе, то ли Алла заглянула в мою душу – как сестра, знающая меня много-много лет».
– Не отвлекаю? – поинтересовался в трубке мужской голос.
И только тогда Бережная посмотрела на номер вызывающего, удивившись, почему она не сделала этого раньше.
– Добрый вечер, Николай Степанович.
– Я решил позвонить, потому что понял: вы мне в прошлый раз звонили не затем, чтобы поговорить о бридже. Да и о Степике можно было узнать, зайдя на его страничку. Вас ведь отвлекли тогда?
– Так и было. На самом деле меня интересовал, да и сейчас интересует один вопрос: что стало с Кандидом? Жив ли он? Ему должно быть под сто лет. Девяносто пять, если уж совсем точно.
Хромов помолчал, а потом ответил: