– Надеюсь, что жив. Но где он сейчас, не знаю. Очень хотелось бы, чтобы он жил долго. Он ведь мне жизнь спас. Двадцать лет назад в нашем любимом городе случилась войнушка, если помните, за передел. Самая крупная группировка начала прессовать мелкие. Кто-то пошел под них сразу, а с кем-то они даже не собирались решать вопросы. Мне забили стрелку за городом неподалеку от московской трассы. Понимал, что ехать нельзя, но молодой был, горячий. Послал туда предварительно рябят с «калашами», чтобы они позицию оборудовали на всякий случай, потом подъехал сам. Свернул в какой-то лесок, увидел, что там стоит несколько машин. Я, конечно, тоже не один был. Остановился, связался со своими, которые заранее прибыли. Мне ответили, что все у них нормально. А на самом деле ребят уже давно взяли. Кого-то из них положили, потому что мои отстреливаться пытались. Но я все равно на всякий случай приказал своим остановиться и послал двоих узнать, по какому случаю терки намечаются, кто и за что мне предъяву решился сделать. Те подошли, и сразу бах-бах-бах со всех сторон. Оглянулся я и понял, что в кольце. Прыгнул за руль и через лес к трассе – по кочкам, ломая деревца и кустики, боками о елки какие-то. «Круизер» швыряет из стороны в сторону. К трассе вылетел, но через кювет перебраться не смог – так и летел вдоль дороги. Пули стучат. Пацан, что со мной оставался, отстреливается из «АКМ». Машина тянуть перестала – оба задних колеса пробиты. Свернул в лес и очень скоро влетел в старую ель. Выскочил. Парень на заднем сиденье корчится, все вокруг в крови… Схватил я его автомат и по передней машине очередь дал – тот внедорожник сразу набок, я по второму выстрелил и тоже попал. Плохо только, что сразу патроны кончились. Я через лес в сторону железной дороги. За мной погоня, разумеется. Бегал я всегда хорошо, а тут, когда от скорости жизнь зависит, мчался так, что… Короче, бегу, ветки по лицу хлещут. Оборачиваюсь и отстреливаюсь из «ПМ». Но когда обойму менял, чуть притормозил и сразу мне в ногу прилетело. Что-то ударило – не сразу понял. А потом… Но до платформы дотянул, и на мою удачу там электричка стоит. Заскочил, и она сразу тронулась. Смотрю в окно – трое или четверо подбегают к станции. Головами крутят, в окна смотрят. Я понял, что уйти не удастся – на следующей станции или на какой-то другой меня перехватят. Нога немеет, кровища хлещет, но кость не задета. Снял я брючный ремень, перетянул ногу. Люди в стороны шарахаются. Повезло, что без остановок ехали, пару раз только где-то встали. Ума тогда не хватило понять, что встретят меня на вокзале, а выпрыгивать на ходу все равно смысла не было. Короче, прибыла электричка на Московский. Ковыляю по платформе, а куда идти, не знаю. Не к жене же, с которой уже развелся, там Степик совсем маленький. Перед глазами туман, потому что крови потерял много. Вдруг чувствую – кто-то под руку хватает. Не сразу понял, что это Кандид, потому что он в форме носильщика. А он меня на руки – и понес. Я еще удивился тогда, ведь во мне весу девяносто кило. Короче, вынес он меня с вокзала, в чей-то «УАЗ» засунул, и поехали мы куда-то. Он привез меня к себе на Васильевский. Потом врач пришел, рану обработал и зашил – повезло, что ранение сквозное. Как потом выяснилось, меня там уже встречали, а потом еще приехали те, кто по лесу за мной гонялся, но опоздали. Однако нашелся подлый мент, который за сотню баксов сообщил им, что лично видел, как бригадир носильщиков нес кого-то на руках.
В квартиру позвонили вечером. Я все понял и попросил деда не встревать, потому что это мой расклад. В пистолете всего два патрона осталось. Подумал даже, что лучше себя сразу, потому что просто так меня не убьют: я тех немало положил. Пока размышлял, Кандид открыл дверь. На пороге, насколько я понял по голосам, – толпа. А войти не могут. Старик не пускает, как крепостная башня на пороге стоит.
– Ты че, дедуля, рамсы попутал? – спрашивают его. – Мы тебя сейчас на ремешки резать будем.
И он ответил. Дословно пересказать не могу, потому что это была песня. Приблизительно только. Он назвал их сявками и фраерами гнилыми, добавил, что сам зону топтал тридцать лет без году. А за свободную свою жизнь положил народу столько, что можно весь двор штабелями до третьего этажа выложить. И смерти он не боится, но каждый, кто сейчас его пером тронет, в случае попадания на кичу будет опущен всей зоной, потому что за Кандида весь блатняк встанет. Те, что пришли тогда, ни разу его не перебили и в ответ ничего не сказали. Потом слышу топот ног – уходят.