Пригласи в дом призрака

– Квартиру мою убирает человек вне всяких подозрений. Это мой бывший классный руководитель, зовут ее Софья Григорьевна. В школе давно не работает, Лет десять, наверное, или пятнадцать уже, да и вообще она пенсионерка. Из школы ее выперли по идеологическим соображениям. Рассказывая на уроке о сталинских репрессиях, Софья Григорьевна сослалась на справку КГБ о количестве репрессированных. В справке, подготовленной по приказу Хрущева к ХХ съезду, говорилось о двух миллионах осужденных по политическим статьям и о шестистах тысячах приговоренных к расстрелу. Кто-то из учеников поделился этой информацией дома. Софье Григорьевне директор устроил разнос, потом ее подвергли обструкции другие учителя, потребовав от немолодой женщины просить прощения у всего педагогического коллектива за свой недостойный поступок. А когда она отказалась, сказали, что в таком случае она будет просить прощения у всего коллектива школы, включая учеников младших классов.

Когда ее отчитывали в учительской, нашелся кто-то, снявший экзекуцию на свой телефон. Они и тогда уже были, правда, стоили дорого, и простому учителю подобные аппараты были не по карману. Но богатый коллега снял все, а затем выложил в сеть со своими язвительными комментариями, потому и я обнаружил эту запись. «Как вы могли скрыть от учеников правду о двадцати миллионах расстрелянных и замученных», – наседала на нее учительница географии, которую я помню по рассказам о торжестве демократии в США, где индейцы могут не работать и получать огромные деньги от правительства… А на том собрании географичка возмущалась: «Как вы, госпожа Петрова, – еврейка по национальности – могли предать свой народ, пострадавший в СССР больше всех от репрессий?» «От чьих рук они пострадали больше? – поинтересовалась моя учительница истории. – От Ягоды, от Кагановича? Или от Мезнера, Когана, Финкельштейна и других начальников ГУЛАГа?» И добавила, что у зла, жестокости и подлости нет национальности. Другие учителя, разумеется, возмутились. «Таких, как ты, без суда расстреливать надо», – не выдержал учитель физкультуры, которого через два года самого осудили за растление несовершеннолетних.

Короче, тогда мою классную уволили общим решением преподавателей за пропаганду антисемитизма. Назвала фамилии некоторых палачей, а ее не так поняли. Уже потом она, лет через десять после моего окончания школы, обратилась ко всем своим ученикам с просьбой помочь ей собрать деньги для сына, которому требовалась операция по пересадке почки. Ей собрали гроши, она отказалась принимать эти деньги, сказав, что уже поздно. Я узнал об этом случайно. Помог вывезти Бориса в Нью-Йорк…

– В Пресвитерианский госпиталь, – догадалась Вера.

– Именно туда. Потом я помог ему устроиться на работу в банк.

– «Голден Сенчури»?

– А куда же еще? Теперь Борис Львович трудится там вице-президентом. Но Софья Григорьевна наотрез отказалась переезжать в Штаты. Сын присылает ей вполне приличные деньги, но она все равно приходит ко мне, помогает убирать квартиру, стирает и гладит рубашки и так далее. Денег с меня не берет. Говорит, что отрабатывает Борины почки. Так она шутит. На самом деле просто заботится обо мне, потому что у меня нет мамы, которая делала бы все то же самое. Приходит она раз или два в неделю, потому что я и сам слежу за чистотой в доме. Гостей у меня практически не бывает: ни тусовок, ни праздников. А пылесосы сейчас такие… сами бегают…

Раздалась мелодия мобильного телефона. Волохов достал из кармана аппарат, посмотрел на номер вызывающего, поднялся…

– Одна минута, – предупредил он Бережную и отошел, но направился не к стойке, а к выходу. И, только отойдя на достаточное расстояние, стал что-то говорить негромко, а потом и вовсе вышел из зала.

Бережная достала телефон, позвонила Окуневу и попросила найти адрес школьной учительницы Волохова – Софьи Григорьевны Петровой. А потом очень быстро спрятала аппарат в сумочку.

Вскоре вернулся Волохов. Он опустился за стол и сказал:

– Из Токио звонили.

– Там ведь ночь сейчас, – напомнила Вера.

– Так и есть: у нас десять вечера, а в Токио четыре утра, то есть ночи. Зато в Нью-Йорке сейчас два часа пополудни. Работа есть работа. А вы куда-то спешите?

– Нет, я тоже на работе.

Глава шестнадцатая

Звезды мерцали над самой ее головой. Вера смотрела сквозь незримую крышу и не чувствовала ничего, кроме удивления. Она не сожалела о том, что случилось этой ночью и могло бы продолжаться, если бы она не сказала:

– Все, хватит!

Правда, прозвучало это не так решительно, как следовало бы, но Павел подчинился.

Он лег на спину, но тут же поднялся с постели и шагнул в сторону – исчез бесшумно, словно растворился в запахе цветов, растущих прямо из пола огромного сада, превращенного в спальню. Вскоре он вернулся и спросил:

– Шампанского хочешь?

– Нет, – ответила она.