Пригнись, я танцую

– Другие пути? – переспрашивает Том. – Мы уже подняли дозировку таргета. Иммунотерапия мне как мертвому припарка. Гормонотерапия бесполезна. Химия меня убьет. Экспериментальные препараты мне никто не даст.

У нее сползает лицо, как в фильме ужасов. Или это в глазах плывет? Том зажмуривается и легко трясет головой, пытаясь вернуться в реальность и не словить бледного. Таблетка, которой он закинулся перед приездом сюда, вообще ничего не делает.

– Я уже изучил вопрос, доктор Райт, – замечает он. – Чем мне помогут другие пути?

– Я думаю, стоит попробовать курс химиотерапии в слабой дозировке. В комбинации с иммунотерапией это поможет нам выиграть время.

Том пытается прочесть между строк все, что она говорит: еще ни разу Жасмин не звучала так неуверенно. Ощущение, будто она больше не верит в его ремиссию, начинает маячить неприятным предвестником смерти в уголке сознания. Другие пути, выиграть время – разве это не прикрытая салфеткой кучка говна, которую пытаются впарить умирающим людям под видом оптимизма?

– Допустим, мы попробуем химию, – поднимает он на нее взгляд. – Что это нам даст? Сколько времени?

– Около полугода, – честно отвечает Жасмин. – Мистер Гибсон, необходимо держаться, вы входите в сложную…

Держаться. После этого слова Том не слышит больше ничего, что она говорит. Он отлично сделал свое домашнее задание и понимает: Жасмин больше не видит шансов на ремиссию. Быстро же они пришли от борьбы за его здоровье к короткой битве за то, чтобы просто задержаться на этой земле.

В раскосых глазах его лечащего врача отражается живой покойник Том Гибсон. Он не хочет спрашивать, сколько ему на самом деле осталось: явно меньше, чем его устроит. Даже боль сейчас отходит на второй план, чтобы не мешать ему осознавать простую, как пенни, истину.

Том умирает, и боль в желудке – всего лишь первый звон похоронного колокола.

– Давайте знаете как поступим, – выдавливает из себя он, – мы ведь понимаем, что химия убьет меня неконтролируемо. Первый сеанс, или второй, или пятый… Я могу умереть между ними.

– Мистер Гибсон…

– Мне нужны таблетки от боли. Сильные. С остальным я разберусь сам.

– Среди нас двоих врач – я, – напоминает Жасмин.

– Среди нас двоих только я умираю, – отбивает аргумент Том. – Мы оба это понимаем, так давайте хотя бы не врать друг другу.

Ее лицо каменеет, застывая бесстрастной маской. Жасмин больше не спорит: она выписывает рецепт и молча провожает, пока Том, пошатываясь, добредает до двери. Вот она, заведующая отделением.

А что она могла сделать? Третья стадия рака, ноль иммунитета, вагон вредных привычек, которые годами подтачивали его здоровье. Том живет с онкологом, он знает все методы лечения рака, какие есть, когда-то существовали и какие только разрабатываются. Они еще в самом начале обсудили все возможные схемы: таргетная терапия была его единственным шансом.

Шанс, очевидно, не сработал.

Что ему теперь делать? Том сжимает в руках рецепт и заходит в аптеку на первом этаже. Обменяв бумажку на баночку с таблетками, он еле дожидается, пока выйдет на улицу, чтобы закинуть в себя первую. К моменту, когда он падает за руль «Индиго», она уже начинает действовать – или ему просто так сильно хочется в это верить.

Для начала нужно успокоиться. Он не первый день знает о том, что болен: размышлял о смерти на протяжении всех десяти месяцев, с тех самых пор, как услышал диагноз. Том машинально хватается за рычаг переключения передач: почему-то хочется нестись по трассе, не думая ни о чем, кроме ветра, скорости и исчезающих позади миль.

Ладно, это всего лишь смерть. Люди умирают ежедневно, и далеко не каждый из них осознает, что это произойдет. У него есть огромная привилегия: он в курсе своего будущего, и даже в курсе, когда оно наступит. Потому что если Господь решит сбросить кирпич на голову раковому больному в терминальной стадии, его чувство юмора – полное говно, и в рай Том больше не хочет.

Хотя он туда и не попадет. «Индиго» недовольно рычит, заводясь, но на ее выебоны все равно нет сил. Интересно, как это будет? Сейчас, наверное, нужно закончить дела и передать братьям, чтобы спокойно уйти из компании. Том выруливает в сторону офиса: пора туда вернуться. Есть вещи, которых Майя не знает, и ее стоит подготовить: когда он умрет, Леон точно захочет, чтобы продуктом занялся кто-то из команды. А кто кроме нее?

Леон… да, нужно ему сказать. Сколько можно врать, сейчас в этом уже нет никакого смысла: не будет прекрасного момента, когда Том придет с заключением о ремиссии и с шутками и пивом расскажет о том, как победил рак. Только придется объяснить, что это ничем не поправить, что бы тот ни придумал, а он точно попробует. Человек дела, мать его.

Зато Том успел с прототипом ховера. Ключевые задачи решены, все оставшиеся проблемы – мелочи, с которыми легко справится грамотный инженер. Сам до сих пор не верит, что получилось, а ведь выглядело как полное сумасшествие. Интересно, а то, что он построил первый в мире ковер-самолет, способный без проблем поднять полторы тонны, делает его Аладдином? Или джинном? Похер, лишь бы не Абу.