Пригнись, я танцую

Том подъезжает к дому в отличном настроении: надо же, теперь и месяцы лечения впереди не кажутся такими долгими. Странно, как иногда тебе помогают самые необычные вещи: например, посмеяться над собой, пусть даже на глазах у других людей. Правда, к концу завтрака они так разошлись, что даже во время мессы не могли успокоиться… Отец Ричардс начал сурово на них поглядывать, хотя ему далеко до пастора из манчестерской церкви.

Ладно, чего он и вправду так расклеивается? Впереди еще месяц в роли куклы-блевунчика, возможно, за ним придет следующий. Но однажды это должно закончиться, так ведь? Либо в одну сторону – там, где ремиссия, спокойная жизнь и отсутствие кашля, либо в другую – с гробом и урной на полке. Зато он в обоих случаях перестанет ожидать подвоха от любой чертовой булки.

Кэтрин запретила думать о смерти, но в одиночестве он порой позволяет себе нарушить собственное обещание: от их настроя вероятность не исчезает. Если бы рак поддавался эффекту плацебо, Том целыми сутками убеждал бы себя, что он не умрет. Даже жаль, что так не получится.

Теперь в голове застревает отвратительный вопрос, который начинает неприятно сверлить виски. Зачем Том втянул в это все Кэтрин? Напал на человека, волоком вытащил на свидание, цветов накупил… Видимо, не понимал, насколько это серьезно. Долбоеб манчестерский, если так будет дальше, он может перехерить ей жизнь.

И что теперь делать? Отказаться от нее? Тогда проще сразу в гроб – другой такой он не встретит, даже если вылечится, нарастит банки на плечах и заработает миллиард. Том с трудом представляет, как он сможет произнести эти слова: «Давай расстанемся». Сама мысль звучит кощунственно!

А вот это тоже эгоизм. Он портит Кэтрин жизнь, а дальше будет только хуже, она предупреждала. И может разбить ей сердце, если проиграет и умрет. Так, о чем он думает? Опять о себе! Но как подружить эти два чувства? Желание сделать ее счастливой и необходимость быть рядом во что бы то ни стало уже ощущаются как противоречащие друг другу.

На парковке Том задерживается: нельзя подниматься домой в таком настроении. Кэтрин не заслужила его сомнений и дурацких переживаний. Он из собственного эгоизма поставил под удар ее карьеру, а теперь опять двадцать пять. Будет ее мучить своим: «Знаешь, я тут вдруг понял, что рак – это сложно? Ну да, ты говорила, но я же у тебя дебил».

Машинально поглаживая руль «Индиго», Том жмурится и заставляет себя принять решение. Хотя бы на ближайшую неделю. На более долгий срок не получится: будущее хер предскажешь. Но ответ появляется в голове моментально: как минимум неделю он не отпустит Кэтрин. Он будет эгоистом. Возможно, даже мразью.

Том прогоняет мрачные мысли и идет к дому. Едва не забывает достать с пассажирского цветы и еду – сегодня хочется побаловать Кэтрин. Каждый раз, когда он приезжает с букетом, ее лицо светлеет, а в улыбке появляется греющий душу восторг. Немного детский – это даже не описать.

Нужно быть нормальным. Просто собой. Он не умирающий раковый больной – пока, по крайней мере, – он Том Гибсон, у которого впервые за тридцать лет появилась девушка. И он не испортит им выходные.

– Я дома! – сообщает он, как только открывает дверь.

– Том? – слышится голос из квартиры.

Вспоминается разговор с Заком и Беккой: ему ведь помог смех. Можно попытаться повторить этот успех.

– Не группа поддержки, а цирк моральных уродов, – продолжает Том, проходя внутрь. – Они ржут над моим раком! Как будто диабет и склеродер…

Он упирается взглядом в Майю. Сначала думает, что привиделось, но нет – за кухонной стойкой напротив Кэтрин сидит Майя Фостер. И кажется, она только что услышала вещи, которые он не планировал ей сообщать.

– Привет, – быстро говорит Кэтрин и подходит к нему. – Мы тут… Майя пришла к тебе в гости, а я… открыла ей дверь.

Том не представляет, как держать лицо в этой ситуации. Он только и может, что молча открывать рот и переводить взгляд с Майи на Кэтрин и обратно. Взять себя в руки кажется невозможным: это не просто неожиданно – это чертова подстава.

– А что ты здесь делаешь? – Собственный голос выдает отчаяние.

– Ты сегодня обещал прийти к нам на завтрак, – недовольно хмурит брови она. – Забыл?

– Разве не в воскресенье?

– Нет, Тыковка. В субботу.

– Это мне? – неловко улыбается Кэтрин и кивает на цветы, будто пытается разрядить обстановку. – Ты успел проголодаться?

Это спасает на несколько секунд. Том переключается на букет у себя в руках и кивает:

– Я взял тебе бибип… Как ты говорила?

– Пибимпаб, – светлеет Кэтрин и принимает у него цветы. – Красивые, спасибо!

– А вы тут будете разыгрывать сцену из «Американской семейки»? – спрашивает Майя. – Тыковка… В каком это смысле у тебя рак?

Все-таки услышала. Том устало вздыхает и кивает Кэтрин: придется признаваться. Даже если он не планировал это делать в ближайшие… никогда.

Однажды подобное должно было произойти – как иначе? Хорошо, что хотя бы Майя. Будь это кто-то из братьев, могло бы выйти в сотню раз хуже. Но теперь надо понять, как все объяснить, а он совершенно не готовился.