Пригоршня прозы: Современный американский рассказ

Он был худ, словно после изнурительной болезни, и высокие ботинки, черная кожа и утыканные шипами браслеты болтались на нем, словно оперение запаршивевшего канюка. Он ездил на разукрашенном черном фургоне с задними окнами в форме пиковых тузов. Похоже, он не ходил на работу, но получал и отправлял огромную почту — горы больших коричневых коробок. Мэки Лаудон могла бы подумать, что он пересылает наркотики или другую, более громоздкую контрабанду, если бы удосужилась об этом подумать, но все такие оценки взял на себя Элиэль — с момента, когда Гил в первый раз пришел к ее дверям за Престоном.

— Выходи, Обезьяна! — прогундосил он через прорезь для почты плаксивым и вкрадчивым голосом. — Пора идти с Гилом…

И она вместе с демонами увидела, как позади губ и глаз Престона захлопнулась тысяча крошечных заслонок.

Престон любил «Илиаду», «Одиссею», ему нравилась история о Персее и горгоне, хотя его слегка передергивало от Дианы и Актеона, но о Ясоне и аргонавтах он и слова не желал слышать. В самом деле, при одном упоминании этого имени с ним произошла убийственная перемена, мальчик словно бы помешался. Побледнел, затрясся, сжал кулачок с острыми побелевшими костяшками и расплющил пластилиновую фигурку, которую Мэки Лаудон слепила, чтобы представить ему героя. Потом выскочил через заднюю дверь и очертя голову побежал по проулку.

В мгновение ока вернулся Азазель. Что я тебе говорил? — вопросил он. — Во всем том есть что-то очень и очень подозрительное.

— На детей иногда такое нападает, — сказала Мэки Ла-уцон, посчитав замечание Азазеля одной из тех шатких и туманных инсинуаций, которые он в изобилии изрекал в ту осень. Повернулась к Элиэлю, ожидая поддержки, но по какой-то причине Элиэля рядом не оказалось.

Престон не возвращался неделю или больше, но на пятый день за ним пришел Гил, как в прошлый раз. Мэки Лаудон сама себя удивила тем, что открыла ему дверь. Гил стоял на нижней ступеньке и беспокойно теребил в руках собачий строгий ошейник, перекатывая звенья с ладони на ладонь так, что возникли смутные мысли о чем-то скверном.

— Обезьяна у тебя? — спросил он.

— Это не имя для человеческого ребенка, — сказала Мэки Лаудон. — Нет, я давно его не видела.

Гил кивнул, но не двинулся с места. Он туго натянул цепь, надев крайние кольца на пальцы, затем сжал между ладонями.

— Не знала, что у вас есть собака, — сказала Мэки Лаудон.

— Хе-хе. — Гил ощерился. Его желтеющие зубы были в черных дуплах.

— Разве этот мальчик принадлежит тебе?

Гил снова открыл в усмешке гнилые зубы.

— Пожалуй, можно так сказать, — ответил он. — Его тощая жопка — она моя. — Он подбросил собранную в комок цепочку; поймал со звоном. — Старушка, не советовал бы тебе вмешиваться. — Он повернулся и оглядел улицу. — Никому нет дела, что здесь происходит.

Он удалился по заросшей бурьяном дорожке; ноги свободно болтались в слишком больших башмаках. Она с отвращением прошла за ним несколько шагов, остановилась и, осмотревшись вокруг, поняла, что он сказал правду. В домах этого квартала жили либо мошенники, либо сумасшедшие, либо вообще никто. Лужайки перед домами были мертвы, деревья умирали, холодный ветер нес мусор по середине улицы. В половине домов разбитые окна смотрели на нее, словно глазницы выстроенных в ряд пустых черепов.

Однажды холодным синим утром Престон снова пришел и встал в проулке за домом. Мэки Лаудон фазу заметила, что на нем нет зимнего пальто. Ей пришлось выйти, взять его за руку и повести, буквально заставить войти в дом. Вроде он был рад видеть ее, но не сказал ни слова. Сел на привычный деревянный стул в кухне и уставился на свои качающиеся, словно маятник, ноги.

— Тебе что, кошка язык откусила? — спросила Мэки Лаудон и положила пирог из желтой фасоли рядом с его рукой.

Она пошла к холодильнику за молоком, которое купила накануне в каком-то магическом предчувствии его возвращения, налила полный стакан, поставила перед мальчиком и вернулась, чтобы поставить пакет обратно. И при свете желтоватой лампочки холодильника увидела на пакете неясную блекло-синюю фотографию. Посмотрела на нее, посмотрела на Престона, опять посмотрела на пакет. Под фотографией ползла полоска синих букв: «Джейсон Старджес из Бирмингема, восьми лет, разыскивается с…» Она захлопнула дверцу, оперлась на нее и немного передохнула, прежде чем повернуться к нему.

— Боже мой, мальчик, — сказала она наконец. — Ты знаешь, кто ты?

И хотя ребенок ничего не ответил, Элиэль вернулся оттуда, где до сих пор прятался, и одним махом вернул ей груз ее восприятия и памяти.

Ты все испортила, — набросился на нее Азазель, — ты загубила все дело, как всегда.

Почему ты не могла удержаться и ничего пока не предпринимать? — спросил Элиэль — Бог свидетель, ты молчала достаточно долго.