Приготовительная школа эстетики

См. его статьи, т II. с 60^{7}. В греческих условиях, когда было величайшее согласие между мышлением и ощущением, наивозможно полное подражание действительному создавало наивного поэта, сентиментальный должен сначала поднять действительность на ступень идеала поэтому он сначала рассуждает о впечатлении которое предметы производят на него, и при этом действительность служит ему границей идея — бесконечным (с 69) Между тем у всякой поэзии (с. 137) необходимо должно быть бесконечное содержание; бесконечное или по форме, когда поэзия представляет предмет со всеми его границами (?), то есть абсолютное изображение наивного поэта, или по материн, когда она удаляет все границы, — изображение абсолютного, или сентиментальное. Но уже на с. 153 — не действительная, а истинная природа — субъект наивной поэзии, существующей редко. И тем самым снимается все различение. Ибо истинная природа отделена от действительной идеей и идеалом, она предпосылается; поэтому ни та. ни другая природа как таковая никогда не бывает прообразом поэтического отражения, прообраз, идея, следовательно, и самое полное подражание действительному и всякое абсолютное представление действительности само но себе ничего не решает Или же посредством «истинной» природы предпосылается и хитростью добывается разрешение всего вопроса, или же вообще никакой внешний объект и материал не относятся к различию обоих поэтических родов И последнее верно. Если истинная природа существует «редко», то это мало объясняет греческую поэзию, а поскольку всякая природа становится поэтичной лишь благодаря полу (иначе создавался бы поэт, а не поэма и всякого можно было бы сделать поэтом) и пластическим художникам все равно приходилось возводить к идеалу «истинную» природу греков, то различение наивной и сентиментальной поэзии отнюдь не может содержать в себе различие объектов (как если бы новое время утеряло все достойные поэзии предметы).

117

Шиллер называет этот стиль современным, как будто все написанное после греков современно и ново, несмотря на свой возраст в сто или тысячу лет, — и называет, далее, сентиментальным, — такой эпитет, который романтики Ариосто и Сервантес не приняли бы всерьез.

118

Перевод Альвардта, может быть, и берет верх, поскольку был использован выверенный текст, но мне кажется, что перевод Юнга. отличающийся легкостью, точностью, благозвучием, не удостоился вполне справедливец оценки^{10}.

119

Известно, что у манихеев весь физический мир принадлежал ангелам зла; так же ортодоксы распространяли первородный грех на все живые существа и т. п.

120

Или же неземное сочеталось с нехудожественным воплощением, с мощами, крестами, распятиями, реликвиями, облатками, монахами, колоколами, иконами, — это, скорее, язык знаков и букв, чем тел и вещей. Даже в действиях пытались обходиться без телесного, то есть без существования в настоящем: крестовые походы пытались соединить священное прошлое со священным будущим. Таковы легенды о чудесах. Таково ожидание Страшного суда.

121

Не способствовал ли именно лишенный определенности характер музыки тому, что как раз в туманной Голландии значительные композиторы появились гораздо раньше, чем в светлой и ясной Италии, предпочитавшей живопись с ее отчетливостью, точно так же как по этой самой причине нидерландские художники выражали идеал прежде всего в пейзажной живописи, лишенной определенности, а итальянцы — в человеческой фигуре, вполне определенной по своим очертаниям?

122

Даже Лейбниц считает достойным упоминания, что Христос родился под знаком Девы (Otium Hanover, p. 187). Поэтому да простят мне беглое упоминание о том, что в императорской галерее во Франкфурте годами пустовало место, остававшееся для одного-единственного портрета, и что судьба заполнила его портретом последнего императора и на том закончила весь ряд.

123

Как известно, улыбка спящих детей возникает благодаря действий желудочной кислоты, но что-то не видно, чтобы у взрослых она заявляла о себе улыбками и шалостями ангелов.

124

Мы не можем выслушивать чужие рассказы о снах не испытывая какого-то романтического чувства, но свои сны видим и не испытываем его. Такое различие между Я и Ты проходит через все моральные отношения человека и заслуживает размышления, какового и удостаивается в ином месте.

125

В высшей степени вероятно, что именно поэтому Мориц, скорее духовидец, чем творец духов, включил в свое опытное учение о душе такое множество снов, видений, предчувствий и т. п., гораздо реже, однако, объясняя их, и так, прикрываясь ролью собирателя и экзегета, отчасти защитил свое духовидение от берлинского и ученого бреда наяву^{3}.

126

Только что в это мерцание (как иной раз в театре) направляет иногда самый обыкновенный дневной свет нечаянно открывшаяся дверь, ведущая на улицу, — поэтическое освещение нарушается тогда земным.

127

Том II, с. 306.

128