Приговор

– Совсем не обязательно. Предположим, что Карл решил сложить оружие и присягнуть Ришарду. На условиях, естественно, полной амнистии и сохранения всех своих земель и замков. Герцог Йорлинг восходит на трон, а герцог Лангедарг живет долго и счастливо. Ну, может, не совсем счастливо, но уж явно дольше и счастливее тех, кого убили по его вине. Устраивает такой вариант?

– Ришард не может помиловать убийцу собственного отца!

– Может. Ради власти люди сами становятся убийцами, а не то что милуют убийц. Итак, ваш выбор, баронесса?

Эвьет долго молчала, затем тихо, но твердо сказала:

– Я должна отомстить.

– Что и требовалось доказать. Молодец, что не лукавишь.

– Но будет несправедливо, если Карл избежит наказания за все убийства, совершенные по его приказу!

– А справедливость всегда должна торжествовать, не так ли?

– Так, – черные глаза Эвьет с подозрением уставились на меня. – А ты что, и с этим собираешься спорить?

– Отвлечемся на время от конкретных людей и фамилий. Представим себе, что имеется законный наследник престола, чьи права неоспоримы. И имеется самозванец, пытающийся захватить трон. Чья победа является торжеством справедливости?

– Первого, конечно, – по тону было ясно, что Эвелина чувствует подвох, но не может понять, в чем он заключается.

– Хорошо. Но первый – мерзавец, каких поискать, и к тому же бездарен, как правитель. А второй – действительно талантливый политик, способный править мудро и привести страну к процветанию. Он и в борьбу-то вступил не из властолюбия, а желая спасти государство от катастрофы, грозящей в случае воцарения первого. Ты по-прежнему желаешь победы справедливости?

– Ну… если все действительно так… тогда справедливость будет на стороне второго, только и всего.

– Несмотря на законные права первого?

– Законы пишутся людьми. Справедливость важнее законов.

– Вот видишь, ты уже стала не менее опасным человеком, чем я, – усмехнулся я. – Но хорошо. Вот тебе пример посложнее. На чьей стороне справедливость – крестьянина, который в неурожайный год поднимает цену на хлеб, потому что иначе не сможет прокормить свою семью, или горожанина, который при новой цене не сможет прокормить свою?

Эвьет вновь надолго задумалась.

– Получается, что каждый по-своему прав, – констатировала она наконец. – И общей для всех справедливости просто не существует.

– Именно так. Поэтому, когда слышишь высокие слова о справедливости, всегда проверяй, на месте ли твой кошелек.

– А что же существует?

– Только личные интересы. У каждого свои.

– Но как же честь?

– Можешь, если угодно, включить ее в список личных интересов, – вновь усмехнулся я. – Ведь дворянина, свято блюдущего законы чести – даже если предположить, что такие господа в наше время еще остались – заботит вовсе не участь людей, которые пострадали бы от нарушения им этих законов. Если соображения чести потребуют, он зарежет невиновного и не поморщится – сколько уже было, к примеру, тех же дуэлей по пустячным поводам… А волнует его исключительно собственная правильность, собственная репутация – и в глазах окружающих, и в своих. Хотя по мне, самая честная честь состоит в том, чтобы прямо следовать своим интересам, не пряча их под лицемерной маской пафосных слов и понятий.

– А каковы твои интересы?

– Не знаю, – вздохнул я. – Наверное, найти место, где можно отдохнуть.

– Мы уже скоро должны добраться до Пье.

– Я не в этом смысле. Вообще отдохнуть, понимаешь? От войны. От людской тупости и злобы. От всей этой мерзости. Но не похоже, чтобы еще где-то остался такой уголок…

– Я просто думаю, – серьезным тоном пояснила Эвьет, – можно ли тебе доверять, или надо сразу хвататься за кошелек.

– А разве я говорю высокие слова о справедливости? – улыбнулся я. – И к тому же у тебя нет кошелька.

– Что да, то да, – спокойно согласилась баронесса. – У отстутствия имущества свои преимущества, – она сама хихикнула над невольным каламбуром. – Можно доверять случайным спутникам.

– Тоже не всем, – серьезно напомнил я.

– Это верно, хоть и скверно, – ею, очевидно, овладело каламбурное настроение. – Совсем не всем.

Солнце склонялось все ниже, и я решил, что нам стоит поторопиться. Понаблюдав за шагом Верного, я пришел к выводу, что, благодаря принятым мною мерам, он уже не испытывает боли, хотя рана, конечно, была еще далека от заживления.

– Дальше поедем верхом, – объявил я.

– Я не устала, могу и дальше идти, – ответила Эвьет. – По лесу, бывало, целый день ходила…

– Мне тоже доводилось много ходить, но нам надо успеть сделать неотложные дела в городе до темноты. Видишь, Верный уже не хромает.

– Действительно. А какие у нас неотложные дела?

– Ну, во-первых, купить тебе одежду и обувь. Потом, левая передняя подкова… Что не так? – спросил я, заметив мелькнувшую на ее лице недовольную гримаску.

– Не хочется снова в туфли влезать. Я уже привыкла босиком, мне нравится. Тем более в такую славную погоду!

– Баронессе не пристало ходить босой, – напомнил я.

– Да я понимаю, – вздохнула Эвьет. – Но почему простолюдинкам можно, а мне нет?!

– У каждого сословия свои привилегии, – усмехнулся я.