Приговор

Постоялый двор оказался довольно неплохим для такого места, как Пье. Точнее говоря, он был неплохим в прежние времена, когда на дорогах было больше путников, включая даже целые купеческие караваны, а в Пье регулярно устраивались ярмарки и фестивали, пусть и имевшие сугубо провинциальное значение, но все же привлекавшие публику со всей округи. Теперь же трехэтажное каменное здание с опоясывающими двор конюшнями и каретными сараями почти пустовало. В трапезной зале, куда мы вошли, лишь какой-то бородатый детина с изрытым оспой лицом смачно глодал свиную ногу (жир тек по его бороде и капал на грудь, но его это не смущало), да скучала над пустой кружкой потасканного вида грудастая девка. При нашем появлении она, не стесняясь присутствием Эвьет, с надеждой устремила на меня масляный взгляд; я вложил в ответный взгляд все омерзение, которое испытываю к подобной публике, и она, скорчив обиженную рожу, снова уставилась в свою кружку. Навстречу нам из-за стойки вышел сам хозяин заведения, дабы с непритворной радостью поприветствовать новых клиентов. У меня для него была одна хорошая новость – что нам нужен ночлег, и одна плохая – что нам не нужен ужин. У него тоже нашлась для меня одна хорошая новость – медь он принимал, и одна плохая – курс был совершенно грабительский. Я для порядка повозмущался последним обстоятельством, он в ответ произнес ритуальные фразы всех трактирщиков о худых временах и непомерных издержках на содержание такого заведения. Впрочем, на сей раз эти стандартные причитания действительно соответствовали истине – еще одна вариация ситуации, которую я описывал Эвелине, говоря о справедливости… Я спросил, найдется ли у него человек, способный подковать лошадь, и он подтвердил, что такой человек имеется, причем он исполняет обязанности и кузнеца, и конюха, и каретного мастера. "Раньше-то, сударь, у меня для каждого дела свой работник был, а теперь, сами изволите видеть, уж больно накладно стало… Если дальше так пойдет, придется самому за молот браться…" Я усмехнулся, представив хозяина постоялого двора в роли кузнеца: он был далеко не молод и довольно-таки тщедушен. "И где этот мастер на все руки?" – осведомился я. "Да вот, сейчас поужинает и будет весь в вашем распоряжении", – хозяин кивнул на детину. Выходит, то был вовсе не гость! Уж не единственные ли мы постояльцы в этом славном заведении? Ситуация нравилась мне все меньше. В отсутствие свидетелей зарезать ночью никому не ведомых чужаков, дабы обобрать их до нитки – что может быть проще? То есть знаю, что проще – отравить, но мы отказались от местной еды… Я с подозрением посмотрел в мутно-голубые глаза хозяина и как бы невзначай положил руку на рукоять меча. Тот никак не показал, что понял намек.

Детина явно не считал, что ради гостей надо все бросить и бежать работать. Я заранее знал, что услышу, если начну выражать недововольство этим обстоятельством – что ему и так задерживают жалование уже второй месяц и все такое прочее – так что не стал зря сотрясать воздух, раз уж мы все равно никуда уже в этот вечер не спешили. Наконец он прожевал последний кусок свинины, удовлетворенно рыгнул и вытер толстые волосатые пальцы о рубаху. Теперь он был готов к исполнению своих обязанностей. Мы вышли во двор, и я поручил Верного его заботам, заплатив и за овес для коня. Детина действительно быстро и сноровисто прибил на место врученную мной подкову, так и не сказав за все время ни слова; я подумал, уж не немой ли он. Однако свое дело он знал, и, убедившись в этом, мы вернулись в дом, где я попросил хозяина проводить нас в нашу комнату.

По крутой скрипучей лестнице (стены здесь были каменными, но ступени – деревянными) мы поднялись на второй этаж. Комната оказалась, конечно, не шикарной, но вполне сносной. Две кровати, заправленные чистым (точнее – недавно стиранным) бельем, два неказистых, но прочных стула, небольшой стол, на нем – кувшин с водой, стоящий в пустом тазу, и канделябр на три свечи (из которых, впрочем, присутствовала только одна, да и та изрядно уже оплывшая)… в общем, жить можно, а уж переночевать одну ночь тем более. Что мне не понравилось, так это крючок на двери. Подсунув лезвие ножа в щель снизу, его ничего не стоило отпереть снаружи. К счастью, дверь комнаты открывалась внутрь, а потому, как только хозяин оставил нас и удалился, я первым делом передвинул выбранную для себя кровать (оказавшуюся изрядно тяжелой) так, что она уперлась изножьем в дверь. Эвьет наблюдала за моими манипуляциями без удивления и лишь уточнила:

– Думаешь, они тут могут оказаться не лучше той старухи?

– Кто их знает… всегда лучше переоценить, чем недооценить опасность.

– Не всегда, – уверенно возразила девочка. – Лишь тогда, когда это не мешает идти к твоей цели.

– Ну, пожалуй. Вот и мой учитель говорил, что многие вещи удались лишь потому, что сделавшие их просто не знали, что это невозможно. Так, теперь вторая линия обороны.