Приговор

– Ну, полетели! – воскликнул я, спрыгивая с бортика и выгибаясь вперед, чтобы Эвьет не ободрала спину о стенки колодца. В животе все обмерло, сердце прыгнуло куда-то к горлу – мы падали в черную дыру, откуда тянуло холодной сыростью. Ворот стремительно вращался вверху над нами, слегка поскрипывая, и мне казалось, что этот звук слышат все йорлингистские солдаты в городе. Ощущение было, что мы падаем уже очень долго, хотя неподалеку от реки колодцы не бывают слишком глубокими. Наконец пустое ведро, в которое я все еще упирался ногами, звучно шлепнулось днищем о тугую поверхность воды, и в следующий миг мы рухнули в ледяную влагу. Рывок при ударе ободрал мне кожу на ладонях, вцеплявшихся в веревку, и сбросил сумки с моего плеча. Эвьет удержалась в первый миг, но затем все же свалилась в воду. В дополнение удовольствия тучи брызг, с шумом взметнувшихся вверх, обрушились на нас, вымочив все, что еще оставалось сухим.

Тем не менее, мы были живы и целы. Поднявшись на ноги, мы убедились, что воды в колодце, благодарение засушливому лету, не очень много: Эвелине она была по грудь, а мне по пояс. Встав на помявшееся ведро, можно было подняться и немного повыше, но на нем тяжело было удерживать равновесие. Что ж, ни перспектива утонуть, ни жажда нам не грозили. Но даже сейчас, разгоряченный бегом, я чувствовал, какая эта вода холодная. Если придется простоять в ней сутки, а то и двое…

Хотя это не худший вариант. Худший – это если наше убежище будет обнаружено. С бессильной злостью я слушал, как все еще плещется и хлюпает потревоженная жидкость, ибо сверху уже доносились голоса появившихся на площади солдат. Если они услышат… или увидят наши следы… я не знал, успела ли кровь стереться с подметок наших сапог за время бегства, или они все еще оставляли различимые отпечатки, когда мы подбежали к колодцу. Сейчас, правда, темно, а на дне колодца трудно что-то разглядеть и в полдень. Но кто мешает им кинуть вниз факел?

Голоса зазвучали еще ближе, но я, сколь ни напрягал слух, не мог понять, о чем они говорят: труба колодца превращала их в неразличимое "бу-бу-бу". А затем… наверху скрипнул ворот, веревка натянулась, и я услышал плеск вынырнувшего из воды ведра.

Проклятье! Без веревки нам отсюда не выбраться! Но и пытаться удержать ее – значит неминуемо выдать себя. А я был теперь фактически беспомощен. Я уже не мог применить мое тайное средство. Раньше не хотел, а теперь – просто не мог.

Затаив дыхание, мы с Эвьет прижимались к стенкам колодца и слушали, как скрипит ворот, поднимая свой груз. Видеть это мы не могли – темнота была абсолютной. Вода из покачивавшегося на веревке ведра несколько раз плескалась через край, обдавая нас брызгами. Затем скрип смолк, и сверху донесся короткий стук – ведро поставили на бортик. Я очень надеялся, что они не обратят внимания на вмятины, или не придадут им значения…

Но им было не до этого. Разгоряченные погоней и убийствами солдаты просто хотели напиться холодной воды. А заодно, вероятно, ополоснуть лицо и наполнить свои фляги. Сверху, гулко отражаясь в трубе, доносился то плеск, то стук, с каждым разом все более звонкий – ведро поднимали, лили воду через край, снова ставили. Нет, похоже, о нас они не догадываются. Но если в итоге они оставят ведро наверху…

А затем раздался самый звонкий удар – видимо, кольчужным кулаком по металлу – и снова заскрипел ворот. Они сбросили ведро обратно в колодец! Вскоре оно плюхнулось в воду. Голоса удалялись. Солдаты ушли.

Я настороженно прислушивался еще некоторое время. Откуда-то доносились крики, но очень издалека. На площади явно все было тихо. Я нашарил ногой лежавшие на дне сумки, нагнулся, поднял их, повесил на плечо, невзирая на стекающую с них ручьями воду. Кое-что из моих банок и коробок закупорено достаточно надежно, зато все прочее, очевидно, промокло… Ладно. Все могло быть и хуже.

Я протянул руку сквозь тьму и нащупал мокрое плечо Эвьет.

– Как ты?

– Н-нормально… Холодно только очень. Хуже, чем в моем озере.

Я подошел к ней и обнял ее за плечи. Мы прижались друг к другу, чтобы стало хоть немного теплей. Арбалет уже висел у Эвелины за плечом.

– Ничего, – ободрил я ее, – сейчас вода, попавшая под одежду, прогреется, и станет легче.

Девочка печально вздохнула. Я подумал, что она сейчас произнесет что-нибудь жалобное, вроде "Скажи, мы ведь выберемся отсюда?" Но она спросила нечто совсем иное:

– Скажи, почему ты так и не обнажил свой меч?

– Что такое есть я на фоне всех тех, кто машет мечом, как пел один менестрель… Если бы я ввязался с ними в ближний бой, нас бы обоих уже не было в живых, – честно ответил я.

– Все равно, мог их хотя бы припугнуть.

– Не думаю, что они бы сильно испугались. Это же профессиональные солдаты. От твоего арбалета было куда больше пользы. Кстати, – поспешил я отвести разговор от своих боевых умений, – почему второму ты попала в ногу? Промазала или пожалела?