Приговор

Я едва успел ее подхватить. Девочка была без сознания. Я быстро уложил ее на телегу, воткнув факел в щель между бортовыми досками, и, не церемонясь, разорвал до конца уже пострадавший рукав. Так и есть – порез через все предплечье, кровь течет непрерывно, похоже, задета вена – но, к счастью, именно задета, а не вскрыта по всей длине, иначе… но все равно удивительно, что Эвьет не отрубилась раньше. Я сдернул с нее пояс, затянул жгут ниже локтя. Кровотечение остановилось почти мгновенно – так, уже хорошо. Теперь можно обработать и перевязать рану…

Наконец я закончил свое дело и убедился, что девочка в безопасности. Она не открывала глаза, но я знал, что обморок перешел в сон, и ей нужно восстановить силы. Пока я занимался ее раной, я действовал быстро и четко, как всегда в таких случаях, не отвлекаясь ни на какие посторонние мысли. Но теперь… теперь я вдруг почувствовал безмерное облегчение оттого, что успел. Что жизни Эвелины больше ничего не угрожает. Ну то есть ничего – это, конечно, сильно сказано, покажите мне такое место в Империи, где человеку может ничего не угрожать (разве что в могиле, припомнились мне слова Эвьет) – но, во всяком случае, от потери крови она не умрет. И это чувство совсем не походило на обычное профессиональное удовлетворение от хорошо сделанной работы, как с предыдущими моими пациентами. Пожалуй, мое облегчение было слишком уж безмерным, учитывая, что рана была простой, меры – стандартными, а помощь – своевременной. Просто снова – теперь уже не во сне, а наяву – я почувствовал, насколько меня пугает возможность ее гибели. Уже не просто сожаление о смерти достойной личности, но страх личной потери…

Нет, негоже это, совсем негоже – испытывать страх за чужую жизнь. Мне никто не нужен. Мне – никто – не нужен…

Она назвала меня другом, вспомнилось мне. Да ладно, это просто фигура речи. О какой дружбе можно говорить, если я в два с половиной раза старше ее? И, главное, после смерти учителя мне не требуются друзья. А ей? Ей, может, и требуются. Но это уже не мои проблемы, не так ли? Через несколько дней, в Нуарроте, мы расстанемся. Скорее всего – навсегда, если только когда-нибудь случайность не сведет нас вместе снова. Я так решил, и я так сделаю.

Я аккуратно положил рядом с девочкой ее арбалет. "Арби". До сегодняшнего дня я не знал, что у него есть имя. Возможно, она боялась, что я стану над этим смеяться, сочтя слишком наивным и детским. Однако, если верить легендам, имена своему оружию дают не только маленькие девочки, но и самые прославленные рыцари.

Помня о своем нежелании ночевать рядом с трупами, я кое-как подогнал к повозке сонных быков, запряг их и, погасив выдававший нас факел, поехал вперед – сперва по бездорожью, дабы кровь на колесах стерлась о траву, а затем все же вырулил на освещенную луной дорогу. Голова уже почти не болела – должно быть, пережитое напряжение помогло организму избавиться от яда, выбросив его вместе с потом. В этом смысле даже для Эвьет есть польза от ее кровопускания. Что это была за отрава, любопытно? Уж конечно, не продукт химической лаборатории – крестьянам такое раздобыть негде. Скорее всего – препарат какого-нибудь растения, например, сок снотворного мака.

Спать, впрочем, все равно хотелось; несколько раз я вскидывался, когда мои глаза закрывались, но в итоге так и задремал, сидя на передке – и, возможно, проспал бы до утра, если бы испуганная мысль не выбросила меня прямо из середины сна. Жгут! Его нельзя держать слишком долго. Я повернулся к Эвьет, поднял ее руку и развязал пояс. Некоторое время я наблюдал за повязкой. Кажется, все нормально, кровотечения нет. На всякий случай я все же оставил ее руку в поднятом положении, очень мягко, не пережимая сосудов, привязав к борту телеги. И еще одно важное дело, о котором я чуть было не забыл – перезарядить использованный ствол огнебоя. Покончив и с этим, я вновь удовлетворенно сомкнул глаза – как мне показалось, на несколько минут, но, когда я открыл их, утреннее солнце уже светило сквозь легкую дымку, а быки все еще шагали по дороге без всяких понуканий – впрочем, термин "плелись" будет здесь более уместным. Им, конечно, тоже требовался отдых.