Приговор

– Еще два-три дня, во всяком случае, подождать стоит, – сказал я, и это была чистая правда. – В пути может случиться всякое, и лучше, чтобы ты уже могла пользоваться арбалетом, – тот, как обычно, лежал на кровати рядом с хозяйкой; и хотя арбалет – не лук, и его тетива натягивается воротом, все же определенного напряжения мышц это требует. – Пока тебе еще рано, может снова открыться кровотечение.

Эвьет согласилась, и следующую пару часов мы провели, болтая о пустяках. Затем старуха принесла нам две плошки горячего капустного супа (и даже со сметаной) и обещанную печеную курицу. Наевшись, я с сомнением покосился на дверь – не нравилось мне, что на ней не было ни крючка, ни задвижки – но все же решил, что в этом доме, особенно после оказанной хозяйке медицинской помощи, нам не грозит опасность, и позволил послеобеденной сонливости взять над собой верх.

Проснулся я бодрым и в хорошем расположении духа. В окне все еще сиял день, хотя солнце уже уползло на другую сторону дома. Эвьет спала, повернувшись на левый бок, лицом в мою сторону, и улыбалась во сне. Хорошо, что ее не мучают кошмары из прошлого. Меня, помнится, призраки былого терзали и в ее возрасте, и даже в более старшем. Чаще всего снилось, что вся жизнь в доме учителя оказалась сном, и я должен возвращаться к "мастеру" и получать побои за все время своего отсутствия (странно, но во сне две эти мысли – что прошло уже несколько лет и что на самом деле ничего не было – прекрасно уживались друг с другом); в первое время, просыпаясь от этого кошмара, я до синяков щипал себя, чтобы точно убедиться, где сон, а где реальность…

Я надел сапоги и, потягиваясь, вышел на крыльцо. Однако так и замер с задранными над головой руками, увидев, кто меня там поджидает.

Весь двор был полон старухами. Их было там, наверное, не меньше трех десятков. В своих черных платьях и платках они напоминали стаю ворон, приземлившуюся на поле. Высокие и тощие, оплетенные сеткой сухих морщин, и низенькие кубышки с одутловатыми лицами и отвисшими до пупа грудями (совсем толстых, впрочем, не было, что неудивительно); древние и сгорбленные, опирающиеся на палки, и помоложе, еще неполных пятидесяти (впрочем, стройные и среди них попадались редко); некоторые были просто вылитые ведьмы – беззубые, крючконосые, с волосатыми бородавками и отвислыми губами. Я подумал, почему ни старые лошади, ни старые собаки, ни другие доживающие свой век животные, пусть даже облезлые и мосластые, все равно не выглядят настолько отталкивающе, как старые люди? Причем если в облике старого мужчины еще может проступать некое благородное изящество, то женщины в старости почему-то все до единой превращаются в гарпий.

Кстати, интересно – а где местные старики?

– Эт-то еще что за… – пробормотал я, а морщинистые лица отовсюду уже оборачивались в мою сторону, и вся орава, не исключая и самых древних (и откуда только сила взялась?), торопясь и отпихивая друг друга, ломанулась к крыльцу.

– Батюшка!

– Милостивец!

– Добрый господин!

Какая-то бабка не то с перепугу, не то в пароксизме лести назвала меня даже "вашим сиятельством". Я резко обернулся, встретившись взглядом с вышедшей следом за мной хозяйкой.

– До господина лекаря вот… – пояснила она просительно. – Не откажите, заставьте век бога молить…

– Тихо все! – рявкнул я. Причитания смолкли, но не совсем, а до шелестящего шепотка. – Я действительно лекарь, но я не лечу бесплатно. С тобой, хозяйка, я рассчитался за твое гостеприимство, а если что недополучила – возьмешь с телеги. Но всем прочим я ничего не должен. Так что…

– Вестимо, не бесплатно! – перебили меня.

– Забесплатно только кошки родятся!

– Мы заплатим! Заплатим!

– По кроне за больную! – заломил я цену, слишком высокую даже для города. Можно было, конечно, запросить и еще больше, чтобы уж точно никто из них не мешал моему отдыху, но я решил, что заработать три-четыре лишних кроны на самых зажиточных не помешает. Да и, коль скоро мы хотим провести здесь еще пару дней, злить местных слишком уж явно издевательской ценой тоже ни к чему.

В толпе пошло гудение и бормотание, быстро перешедшее в новый крик и пихание друг друга.

– В чем дело? – удивленно спросил я у хозяйки. – У кого есть деньги – прошу на прием, у кого нет – пусть идут по домам, с чего же тут препираться?

– У нас только восемь крон, – ответила старуха, смущенно отводя глаза, – а кому иттить, как тут решить?

"У нас"? Это что ж выходит – у них тут на все село общие деньги? Если так, то понятно, откуда у них такая большая сумма – притом, что деньги в деревнях сейчас вообще редкость, в ходу в основном натуральный обмен. Но с целого села, наверное, можно наскрести. А мне теперь придется принять восьмерых старух, у каждой из которых, небось, целый воз болячек. Ну, раз уж сам вызвался…

– Я сам выберу, кого осматривать, – громко сказал я вслух. – И учтите – чудес не обещаю. Увы, не все болезни можно вылечить, а мгновенно так и вообще очень немногие.