Приговор

Утро выдалось прохладным, хотя и солнечным. Над селением висел зыбкий полупрозрачный туман, а над туманом символом ясности и твердости нависала громада замка. По дороге с вмятыми в твердый сухой грунт колеями, полупетлей обнимавшей холм, мы поднялись к воротам в башне, лишь вблизи окончательно осознав, какая она высоченная – ярдов тридцать, не меньше. Стражники в горящих на солнце латах и круглых шлемах со стальными полями, однако, завернули нас, сообщив, что это главный вход, а запись на аудиенцию в других воротах, к которым вела тропинка, вившаяся вдоль подножья стен. В указанной башне нас, впрочем, тоже не пустили внутрь: кабинетик писца, регистрировавшего посетителей, находился прямо в арке ворот, точнее, в боковой ее нише, за дверью на вершине лестницы из десятка ступенек. Зачем нужны эти ступеньки, почему было не сделать кабинет на уровне земли – едва ли можно было понять, если, конечно, оставаться в рамках здравого смысла, а не маниакальной жажды любого, даже самого мелкого чиновника подчеркнуть свою значительность и вознесенность над простыми смертными. Писец, одетый в черное, лысый как коленка и горбоносый, поскрипел непропорционально большим пером, вписывая наши имена в огромную же книгу, и, когда я уже готов был выслушать вердикт типа "через четыре дня", неожиданно объявил:

– В два часа пополудни.

– Сегодня? – переспросил я, не веря удаче (если, конечно, скорую встречу Эвелины с ее сеньором следовало называть удачей).

– Да, – писец впервые поднял на нас глаза, явно недовольный моей непонятливостью, и тоном "для совсем тупых поясняю" добавил: – Слушайте колокол, он отбивает время.

Этот колокол из замка мы, разумеется, слышали еще с прошлого вечера.

Мы не стали возвращаться на постоялый двор, где все равно было нечего делать, а отправились бродить по окрестностям. Первым делом мы двинулись в обход замка и убедились, что с тыла он имеет не столь величественный вид, как со стороны села и главной дороги; нет, стены и башни, разумеется, выглядели неприступными и здесь, но вниз по восточному склону холма чуть ли не до самого подножья тянулся пегий язык всевозможного мусора, который годами выбрасывали из проемов в башне; запах стоял соответствующий. Ниже, однако, зеленел лес, простиравшийся на восток на много миль, и Эвьет выразила желание погулять там. "Словно хочет проститься с родной для себя стихией", кольнула меня мысль. Да ну, бред, конечно. Уж кто-то, а Эвьет меньше всего походила на идущего на смерть героя. Я рассудил, что вблизи замка в лесу не может быть никаких лихих людей, включая браконьеров и незаконных порубщиков – если таковые в этих местах и промышляют, то не под самыми графскими стенами – и мы спустились вниз. Впервые мы не спешили куда-то или откуда-то, не высматривали добычу и не думали о том, как не стать добычей самим, а просто гуляли, наслаждаясь покоем и тишиной, нарушаемой лишь шепотом листвы да негромкими посвистами птиц. Мы нашли заросли лесной малины – на солнечных местах ягода уже сошла, но в тенистых, наоборот, вошла в самую пору, затем посидели на берегу тихого озерка (оно было не таким большим, как то, где стоял замок Хогерт-Кайдерштайнов, и не овальное, а продолговатой и слегка выгнутой формы – но я догадывался, какие воспоминания оно навевает Эвелине). Я, впрочем, был бы не я, если бы не извлек из прогулки и практическую пользу, отыскав несколько целебных растений и продемонстрировав их моей спутнице.

Затем колокол, доносившийся словно из другого мира, возвестил полдень, и мы не спеша отправились обратно. Пообедав на постоялом дворе, к назначенному сроку мы вновь поднялись к стенам Нуаррота.

На сей раз нас пропустили внутрь. Мы сдали страже оружие ("включая ножи", как уточнил хмурый рыжеусый капрал; об огнебое он, разумеется, не имел понятия) и были препровождены сперва вверх по лестнице, освещенной факелами, а затем по длинной каменной галерее, пронзавшей все три пояса стен. Двое стражников, топавших следом, неприятно напоминали конвой. Наконец мы остановились перед высокой двустворчатой дубовой дверью с ручками в виде бронзовых львиных голов с кольцами в зубах. Один из сопровождающих постучал кольцом о дверь, пытаясь делать это громко и деликатно одновременно, зашел внутрь доложить о нас и почти сразу вышел, сделав сухой приглашающий жест.