Приговор

Небо, к радости путешественников и несчастью опять тщетно ждущих дождя крестьян, в очередной раз было совершенно ясным, без единого облачка, и солнце светило вовсю, припекая даже в утренние часы. Ветра не было, и, за исключением наяривавших в траве кузнечиков, ничто не нарушало тишины. В этой атмосфере мира и покоя легко было забыть, что мы едем по следам армии, направляющейся для участия в жестокой, возможно – решающей битве. Даже селения, мимо которых мы проезжали, не производили такого удручающего впечатления, как обычно. Чаще всего ехать следом за войском, даже движущимся по собственной территории – удовольствие сомнительное: деревни обчищены как интендантскими командами, так и "частной инициативой" отдельных солдат, и у угрюмых и озлобленных жителей невозможно раздобыть ни еду, ни информацию. Однако на сей раз войско двигалось под личным командованием графа по графским же землям, и он, очевидно, следил, чтобы крестьянам не чинилось лишнего разора. В самом деле, глупо отбирать корм у овец, которых сам же стрижешь – правда, большинство представителей правящего сословия не в состоянии понять даже это.

К полудню мы добрались до малоприметной каменистой тропки, о которой узнали на постоялом дворе, и свернули по ней к северу, окончательно оставив реку позади. Солнце к этому времени разошлось вовсю – я люблю тепло и прекрасно переношу жару, но тут уже даже я счел, что это чересчур. Приходилось то и дело утирать пот и прикладываться к фляге, которая в результате быстро опустела. Я уже не чувствовал себя в силах что-либо рассказывать своей спутнице пересохшим ртом и не мог дождаться, когда мы доберемся до очередного колодца или речки. Эвьет, правда, ни на что не жаловалась, но просить у нее поделиться содержимым ее фляги я счел ниже своего достоинства. Справа от дороги показался пруд; я радостно спешился, но, пройдя сквозь высокие сухие камыши, обнаружил, что пруд сильно обмелел, и вода в нем цветущая и мутная. Пить ее я, конечно, не рискнул – только умылся, но и это не принесло особого облегчения, ибо вода оказалась теплой и к тому же пахла тиной и мокрой грязью. Пришлось ехать дальше, вглядываясь в дрожащее над землей марево; вдали уже зыбко маячили вершины холмов, и было в размытой неустойчивости их очертаний нечто тошнотворное; вблизи белая пыль на сухом растрескавшемся грунте казалась нестерпимо яркой под слепящими лучами солнца, и я невольно прикрывал глаза. Как назло, по-прежнему не было ни ветерка, способного принести хоть какую-то свежесть – а впрочем, возможно, он не принес бы ничего, кроме горячей пыли. Казалось, что от вездесущей жары кровь загустела в жилах и тяжело, словно ртуть, бьется в висках.

Наконец в знойной дымке обозначились нечеткие силуэты сельских домиков. Я нетерпеливо пришпорил Верного. "Тебе тоже, небось, не в радость бежать по этой жаре, – подумал я, – зато быстрее напьешься."

– Дольф, куда мы так несемся? – спросила Эвьет.

– Пить, – коротко ответил я.

Вскоре мы уже были у колодца. Я спрыгнул на землю; виски отозвались пульсирующей болью. Вытянув ведро ледяной воды, я пил, пока от холода не заломило зубы, а затем вылил все, что оставалось в ведре, себе на голову. Стало немного легче. Я столкнул ведро вниз и вытащил его по второму разу, чтобы наполнить наши фляги и поилку для Верного.

Корчмы в сельце не оказалось, но я почувствовал, что из-за этой жары у меня совершенно нет аппетита. Меня манила скамейка в тени под развесистым платаном в конце деревенской улицы. Я сунул Эвелине, не считая, пригоршню хеллеров: "Купи себе что-нибудь поесть, а я пока отдохну". Я растянулся на лавке в полный рост, не особо заботясь, что об этом подумают местные – а почему бы благородному господину с мечом и не прилечь там, где он пожелает? – но, не успел я блаженно закрыть глаза, как меня принялась тормошить Эвьет.

– Ну я же сказал, поешь пока… – сонно пробормотал я.

– Так я уже. Винограду хочешь?

– Давай, – я разлепил веки. Сочные ягоды были единственным провиантом, способным меня заинтересовать. Эвелина протянула мне тугую черно-фиолетовую гроздь.

– Ладно, поехали дальше, – резюмировал я, покончив с последней ягодой, и рывком поднялся на ноги (чего, признаться, делать мне совершенно не хотелось). В тот же миг солнце погасло, погрузив мир в непроницаемую черноту. О ч-черт…

– Дольф? – раздался из мрака обеспокоенный голос Эвьет. – С тобой все в порядке?

– Ничего страшного… – на ногах я стоял твердо, это самое главное. – Отток крови от головы, бывает, если долго лежать на жаре, а потом резко встать… – тьма растаяла, вернув миру краски. Болезненно-яркие и контрастные краски слепящего дня. Скорей бы уже вечер! – Пошли.