Приговор

Итак, вопреки обыкновению, бой начался вечером, а не утром; об этом свидетельствовал и тот факт, что такое количество трупов уже успели обобрать – если бы к утру нынешнего дня сражение не было уже закончено, а лишь началось бы, у мародеров просто не хватило бы времени. Вместе с тем, при всех человеческих талантах в этой области, столько народу не могли перебить за какие-нибудь полчаса – сражение наверняка продолжалось и в сумерках, и в ночной тьме, где светом факелов и какофонией криков тщетно пытались заменить дневную ясность. Возможно, сцепившиеся друг с другом части к этому времени так перемешались, что просто не могли уже организованно разойтись с наступлением темноты. В итоге получился новый вариант Бойни-в-тумане, с еще большим числом жертв…

Я тронул каблуками бока коня, направляя его в долину.

– Нам обязательно туда ехать? – встрепенулась Эвьет.

– Ну ты же хочешь узнать, кто победил? И что стало с обоими командующими?

На самом деле выяснить это было не так просто. Голый мертвый йорлингист ничем не отличается от голого мертвого лангедаргца. Мы медленно ехали по этому морю мертвецов, валявшихся в самых разных позах и положениях – так, как они упали сами, и так, как их бросили мародеры. Там, где тела были навалены особенно густо, Верному приходилось ступать прямо по ним; из ран выдавливалась черная кровь, и скоро его копыта были в ней по самые бабки. Трупы пролежали под горячим солнцем всего один неполный день, но смрад уже висел в безветренном воздухе долины, подобно туману над гнилым озером. Многие тела были страшно изувечены, буквально изрыты рваными ранами – может быть, потому, что скверного качества мечи, прорубаясь через доспехи, не входили в плоть достаточно глубоко, чтобы быстро оборвать жизнь, а может быть, из-за ярости рубивших. Некоторые, напротив, были разрублены практически пополам – тут явно поработали двуручники. Тут и там валялись отрубленные головы со слипшимися от крови волосами, отсеченные под разными углами и в разных местах руки и ноги – и, соответственно, обезображенные трупы тех, кто всего этого лишился. Располосованная и окровавленная одежда многих мертвецов никуда не годилась, и все же ее тоже сдирали – чаще всего, чтобы не возиться, просто разрезая ножами и бросая ошметки тут же – дабы проверить, не прятали ли покойники под одеждой чего ценного, например, золотого крестика или оправленного в серебро ковчежца с мощами, медальончика с женским портретом, а то и самых обычных денег, укрытых от завистливых глаз товарищей. Ничто из этого, впрочем, погибшим не помогло… Липкие внутренности, вывалившиеся кровавым месивом из вспоротых животов и разрубленных грудных клеток, были густо облеплены жирными мухами; их немолчное гудение было практически единственным звуком в окружающем нас мире, не считая мерзкого чавканья и хлюпанья под копытами. Даже вороны почти не каркали – пищи было слишком много, им не было нужды ни спорить между собой, ни подзывать товарищей к добыче. Когда мы проезжали мимо, птицы недовольно косились на нас, приподнимали крылья, но и не думали взлетать. Они чувствовали себя здесь полными хозяевами.

Попадались и почти неповрежденные трупы, те, чьи раны ограничивались одной или двумя дырками от стрел (сами стрелы чаще всего были выдернуты и унесены мародерами – не только солдату, но и крестьянину пригодится в хозяйстве стальной наконечник). Но таких было немного – битва в тесноте и темноте не позволяла развернуться лучникам. Куда больше было тех, кто вообще не имел ран от оружия – но неестественно провалившиеся ребра и переломанные кости, местами прорвавшие кожу, ясно говорили об их участи. Они были задавлены и затоптаны в толпе. При паническом отступлении или, наоборот, в атаке? Кто наступал, а кто бежал? Теперь уже определить это было невозможно.

Были и те, кто явно умер позже других. Раненые, пережившие само сражение, выбравшиеся из-под груды мертвецов и пытавшиеся ползти или ковылять к спасению. Но затем силы все же оставили их, а самых стойких добили мародеры. А окрестные села довольно многолюдны, подумалось мне, раз успели переработать такую массу добычи. И на промысел наверняка выходили в полном составе, с женщинами и детьми. У крестьян, конечно, был прямой резон торопиться – они ведь не знали, какие силы остались у обеих партий и как скоро на поле битвы могут появиться новые солдаты той или другой стороны, которые, очевидно, были бы отнюдь не в восторге, застав сельских мародеров за "работой".