Приговор

Хотя я не мог не признаться себе, насколько жаль будет расставаться. Впервые за все годы, прошедшие после смерти моего учителя, рядом со мной был кто-то, с кем я мог нормально поговорить. Поговорить на равных, несмотря на разницу в возрасте. Ей не хватало знаний, это естественно – но отнюдь не ума. Кто-то, кого я по-настоящему уважал…

– Дольф, – ее голос в темноте прервал мои непростые раздумья.

– Да?

– Это он.

– Кто?

– Контрени.

– Он… человек, убивший твою семью? – догадался я. Теперь понятно, о чем таком мрачном она думала в последние часы…

– По крайней мере, папу и Эрика. Кто убил маму и Филиппа, я не видела. Женевьеве горло перерезал другой, это точно. Но Контрени был одним из тех, кто… делал ей больно.

– Делал ей больно?

– Во всяком случае, я думаю, что ей было больно. Она так кричала… Хотя я не очень поняла, как именно они это делали. Во всяком случае, не руками. Просто наваливались сверху и…

– Понятно, – перебил я. В самом деле, чего уж тут непонятного. Это ныне рыцарь Контрени с почтением рассуждает о благородных девах. Да и то это почтение вряд ли распространяется на девушек йорлингистских домов. А для простолюдина Робера было особое удовольствие в том, чтобы изнасиловать аристократку. Люди вообще мало от чего испытывают такое наслаждение, как от унижения того, кто выше их. Пусть даже только по социальному статусу. А уж если по уму и личным качествам, то и подавно…

– Что это было? – требовательно спросила Эвьет.

– То, что церковь называет плотским грехом, – усмехнулся я, – а мой учитель называл вторым злом после смерти. Ибо оно отнимает у человека не жизнь, но разум. Это был едва ли не единственный пункт, в котором оценки моего учителя сходились с мнением церкви… И тем не менее – это то, что большинство мужчин хочет постоянно проделывать с женщинами.

– Большинство? – с недоверчивым испугом переспросила Эвьет.

– Увы.

– Но ведь ты – нет?!

– Да, мне это не нужно.

– Слава богу, – с облегчением констатировала Эвелина.

– Скорее, слава здравому смыслу, – уточнил я.

– Да, верно. Никак не отвыкну от этого дурацкого выражения. Так это и есть то, что называют бесчестьем?

– Да, но почему-то лишь тогда, когда речь идет о женщинах. И только если не в браке. Хотя пусть кто-нибудь объяснит мне, как обмен кольцами перед попом и запись в приходской книге может превратить бесчестное дело в честное – притом, что суть совершенно не меняется…

– Но что же женщины? Неужели все терпят и не сопротивляются? Женевьева не могла, их было слишком много. Но не всегда же…

– Не всегда это происходит насильственно. Считается, что женщинам это тоже нравится.

– Считается?

– На самом деле большинству из них поначалу больно и неприятно. Но они убеждают себя, что должны получать от этого удовольствие. И в итоге многие действительно начинают его получать. Мой учитель говорил, что таких около половины. Остальные просто терпят.

– Но зачем?!

– Потому что убеждены, что так надо. Потому что то, что называется любовью, основано именно на этом. Твоя сестра, все время грезившая о кавалерах, в конечном счете грезила именно об этом. И, можно сказать, получила, что хотела – хотя вряд ли оно ей понравилось. Прости, если это звучит жестоко, но это так. Она, конечно, хотела по-другому – не с солдатней, а с прекрасным рыцарем… но, когда люди занимаются этим, и простолюдин, и рыцарь одинаково превращаются в животное. Даже хуже, чем в животное – звери не доходят до такого умопомрачения… К тому же Контрени теперь рыцарь – что изменилось?

– Так, значит, вся эта любовь… все эти бредни, нелепости и безумства, предательство друзей, обман родителей и о чем там еще пишут в книгах… все эти страдания и слезы на пустом месте… все это, в конечном счете – ради вот этого мерзкого дерганья задом?!

– Ну, если не углубляться в анатомические подробности, то да. А если углубляться, то все, право же, еще мерзее.

– Нет, я, конечно, всегда знала, что любовь – это величайшая глупость… с тех самых пор, как услышала первые сказки и баллады на эту тему… но я даже предположить не могла, что – настолько! – возмущению Эвелины не было предела. – А Женевьева-то… Когда я говорила, что она – дура, она отвечала: "Сама ты глупышка, вот вырастешь – узнаешь…" Ну вот я выросла и узнала! И с еще большим правом повторю то же самое!

Эвьет замолчала на некоторое время и лишь возмущенно-презрительно фыркала. А затем вдруг заговорила другим, сухим и холодным тоном:

– Ну ладно. Допустим, Женевьева сама виновата, что мечтала о всяких гадостях. Но за Эрика и за отца он заплатит сполна. Мне понадобится твоя помощь, Дольф. Я бы пробралась в его дом и справилась одна, если бы хотела просто убить его. Но я не хочу, чтобы он умер во сне, ничего не успев понять.

Ну вот. Я знал, что проблемы только начинаются.

– А ты уверена, что это именно он? – спросил я вслух.

– Абсолютно. Я эту рожу и эти двухцветные волосы никогда не забуду. Тогда, правда, у него борода была. Это теперь он бреется, аристократа из себя корчит…

– Но ты говорила, те были пехотинцы, а этот кавалерист.