Приговор

Даже после того, как, спустя сутки после встречи у гнилого моста, мы пересекли вброд пограничную реку и оказались на грифонской территории, Левирт не стал снижать темп. Что было логично – все прекрасно понимали, что эта река не задержит наступающих йорлингистов ни на одну минуту. Очередной привал был сделан в большом селе, не только не безжизненном, но и достаточно зажиточном по нынешним временам; у крестьян даже были лошади. Левирт, разумеется, немедленно организовал реквизицию, отобрав, впрочем, не всех, а лишь самых лучших – естественно, не по доброте, а потому, что прочие были бы бесполезны. Даже и эти лучшие заметно уступали рыцарским коням, но, по крайней мере, это были свежие лошади, а не измотанные суточной гонкой. Наиболее уставших коней расседлали и дальше погнали в поводу налегке. Естественно, вся эта спешка не укрылась от внимания крестьян, и, хотя кавалеристы не отвечали на их расспросы и не рассказывали им о разгроме (кажется, такой приказ отдал лично Левирт – вероятно, из страха, что почуявшие слабину селяне, коих было в несколько раз больше, чем всадников, могут взбунтоваться), мужики, похоже, и сами смекнули, что понесенные имущественные потери – еще не самая большая беда. Приход йорлингистской армии вряд ли сулил им светлые перспективы. Надо полагать, вспугнули мы и другие деревни, через которые проезжали в этот день.

Наконец под вечер полсотни вымотанных всадников на взмыленных конях въехали в ворота Лемьежа. Мне никогда прежде не случалось бывать в этом городе, хотя я слышал о нем; он был заметно больше Комплена и намного лучше укреплен. Толстые массивные стены высотой в полтора десятка ярдов с двумя рядами бойниц – поверху и из крытой галереи – поневоле внушали уважение; ниже второго ряда бойниц чернели еще отверстые каменные рты, готовые извергнуть на штурмующих смолу и кипяток. В то же время высокие, почти вдвое выше стен, круглые башни розового камня красиво и как-то на удивление мирно смотрелись в лучах вечернего солнца. Над башнями реяли грифонские знамена, а также красно-желтые флаги самого Лемьежа.

Внутрь вел целый туннель, проходивший сквозь надвратную башню и при этом еще дважды изгибавшийся – сперва влево, потом вправо. Здесь, наверное, было не очень удобно разворачиваться длинным повозкам, зато и штурмующие, даже пробив внешние ворота, не могли сразу же попасть в город. Подняв голову в этом туннеле, я различил за обоими поворотами по щели в потолке – очевидно, оттуда опускались решетки. Протащить по кривому туннелю таран и, тем более, бить им в находящуюся за поворотом решетку было попросту нереально. Наконец, выход из туннеля защищали внутренние ворота, не менее массивные, чем внешние. Компленский вариант с диверсионной группой, пробивающейся к воротам изнутри, здесь бы тоже не прошел: ворота и решетки открывались при помощи механизмов, размещенных внутри башни. С запада от города протекала река; с востока, откуда въехали мы, водных преград не было, даже и искусственных, но и без них было ясно, что кавалерийским наскоком город не взять. Тем двум-трем тысячам, которые разгромили грифонцев в долине, здесь явно ничего не светило даже при самой скромной численности защитников; и даже после подтягивания более крупных сил из Плеранса, или где там львисты прятали их на самом деле, штурм города потребовал бы слишком больших жертв, а осада грозила затянуться на много месяцев, сведя на нет все преимущество недавнего внезапного разгрома. В то же время, хотя Лемьеж был крупным и важным городом и находился на пересечении нескольких ключевых южных дорог, взятие его вряд ли обозначило бы коренной перелом в войне. Так что, рассуждал я, скорее всего йорлингистские командиры позволят остаткам разбитых грифонских сил запереться и спокойно сидеть в городе, а сами в это время беспрепятственно займутся разорением окрестностей – сжиганием деревень, вытаптыванием полей и всем таким прочим. Подрыв кормовой базы противника – и без того пребывающей не в лучшем состоянии, как, впрочем, и у самого Льва – может оказаться куда эффективнее штурмов с сомнительным исходом.

Внутри Лемьеж производил такое же впечатление, как и любой из городов Империи. Грязные узкие улицы, конский навоз, кухонный чад, толчея, вонь, бельевые веревки через улицу… Ехавшим верхом порой приходилось пригибать голову, чтобы не ткнуться лицом в какую-нибудь мокрую пеленку. Левирт ехал впереди вместе с капитаном городской стражи, взявшим на себя заботу о нашем размещении. Простых дружинников сразу направили в городские казармы, но господа дворяне желали себе жилище получше. После двух дней в седле и сна урывками на коротких привалах у меня не было никакого желания рассматривать сомнительные местные достопримечательности и даже пытаться запомнить дорогу в лабиринте закоулков – я мечтал лишь поскорее добраться хоть до какой-нибудь кровати. Эвьет тоже периодически начинала дремать, но, упираясь мне в спину головой, вздрагивала и вскидывалась.