Приговор

Кажется, кто-то из солдат и впрямь принял безмолвные фигуры за привидений и торопливо перекрестился; но более трезвомыслящий Контрени скомандовал: "К оружию!" Я знал, что туман может проделывать странные штуки со звуками, но, право же, предпочел бы иметь дело с бесплотными духами (если бы таковые, конечно, существовали), а не с вооруженным противником. А скакавшие к нам явно были вооружены и превосходили нас численно. При этом чертов мостик лишал нас шанса быстро отступить на другой берег; я решил, что в крайнем случае пойду в отрыв, скача вдоль этого. "Запрыгивай!" – скомандовал я Эвьет и сам взлетел в седло. Кое-кто проделал то же самое, другие стояли, выставив мечи или взяв наизготовку луки.

Из тумана, наконец, донеслись чавканье копыт и побрякивание сбруи, а затем окрики "тпрру!" Всадники останавливались, натягивая поводья – для них наш отряд, словно специально выстроившийся, чтобы не пустить их на мост, выглядел ничуть не более приятным сюрпризом. Я видел доспехи, пики и мечи, но не видел знамени – по крайней мере, над головой подъехавшей колонны. Люди с обеих сторон молча и угрюмо смотрели друг на друга. Наконец двое из вновь прибывших всадников расступились, пропуская рыцаря в латах верхом на рыжем жеребце. Его шлем венчали черные перья, из-за дождя, впрочем, имевшие довольно-таки жалкий вид.

– Кто такие? – властно спросил он.

– Сначала сами назовитесь, – мрачно ответил Контрени, стоя с обнаженным мечом возле своего коня.

Эвьет дернула меня за ремень. Я обернулся и увидел, как сверкают ее черные глаза.

– Это наши, – прошептала она. – Герб на щите.

О черт. И как мы теперь будем доказывать этим "нашим", что мы не лангедаргцы? На пленников, сопровождающих грифонский отряд не по своей воле, мы никак не похожи…

Но в тот миг, когда я уже собирался садануть бока Верного, бросая его в стремительный галоп вдоль берега, прочь от обоих противостоящих отрядов, командир чужаков, окинув взглядом подчиненных Контрени (и, вероятно, особенно оценив босоногих и полураздетых солдат), понял, на чьей стороне преимущество, и надменно произнес:

– Кавалерия его светлости Карла Лангедаргского!

Я почувствовал, как Эвьет вздрогнула, словно от удара. Послышались вздохи и возгласы облегчения, мечи и луки опустились.

– Свои, – удовлетворенно констатировал Контрени, вкладывая клинок в ножны. – Я Робер, рыцарь Контрени, – и, полуобернувшись, прошипел через плечо недогадливому знаменосцу: – Знамя! Знамя давай!

– Арманд, барон Левирт, – представился в ответ командир чужаков и тоже коротко махнул рукой кому-то у себя за спиной. Над шлемами всадников в воздух поднялось древко, с которого мокрой тряпкой свисало серебристо-черное полотнище.

Через несколько минут я уже знал новости, прискорбные для обеих групп грифонцев. Колонна, с которой мы встретились, представляла собой остатки той самой армии, которую спешил нагнать Контрени (а согласно легенде, и мы с Эвьет тоже). Как оказалось, грифонцы еще три недели назад получили информацию о том, что йорлингисты стягивают свои войска на северо-западе, в графстве Плеранс, острым мысом вдававшемся в подконтрольные Лангедаргу территории, и ради этого фактически оголили обширные земли. Эти сведения подтверждались не только собственными лазутчиками, но и перехваченными агентами Льва. Тогда и созрел план стремительного марша через два йорлингистских графства на соединение с северными силами Грифона, с тем, чтобы затем объединенной армией обрушиться с тыла на отрезанную от своих львиную группировку. Поначалу поход проходил успешно, армия не встречала никакого организованного сопротивления, не считая жалких попыток местных ополченцев, как в Комплене. Тракт, по которому двигалось войско, постепенно отклонялся к северо-востоку и вчера вечером привел грифонцев в узкую долину, зажатую между поросшими лесом холмами. Вот тут-то ловушка и захлопнулась. Вход и выход из долины перекрыли сброшенными со склонов валунами, и началось избиение. Грифонцы имели численный перевес (это вынужден был признать сквозь зубы даже Левирт, из чего я сделал вывод, что перевес был очень существенный), но им, фактически запертым между крутыми склонами, лишенным пространства не то что для кавалерийского, но и для пехотного маневра, это преимущество пошло только во вред: бойцы путались друг у друга под ногами и представляли собой отличную цель для сыпавшихся сверху с двух сторон стрел, дротиков и камней. По словам Левирта, граф Шарвиль, командовавший армией, был убит в этом бою, и, будучи уже смертельно раненым, отдал коннице приказ прорываться и уходить обратно на юг, бросив обреченную пехоту. Примерно полутора сотням кавалеристов под командованием Левирта удалось пробиться с боем через седловину между холмами и вырваться из ловушки; судьбы остальных они не знали, но предполагали, что она печальна.