Читаем Приговорен к расстрелу полностью

Приговорен к расстрелу

В 1962 году газеты были полны статей о побеге некоего Голуба, советского химика, который попросил политического убежища в Бельгии. Обычно такие истории у нас не афишировались. Но в относительно либеральное время правления Хрущева отдел дезинформации в КГБ, должно быть, чувствовал себя достаточно уверенно, чтобы выпустить эту информацию в свет и использовать ее для дальнейшего внедрения в сознание советских людей идеи о порочном Западе и безнадежности попыток разрыва граждан с СССР. Я жадно следил за этой историей, покупая каждый день «Правду» и «Известия» в киоске, расположенном прямо у входа на завод. Однажды, пропустив пару дней, я перебирал газеты в поисках желанной статьи. Продавщица, женщина средних лет, посмотрела как-то странно на меня и сказала: «Вот газета, которую вы ищете». Она вручила мне экземпляр «Правды» с продолжением истории Голуба.

Конечно, она могла заметить, что я и раньше выбирал газеты с этой историей. Ведь многие люди интересовались ею тогда. И все же поведение женщины обеспокоило меня. Не наблюдают ли за мной? Не является ли она информатором КГБ?

Вскоре произошел другой инцидент. Мои тренировки по гимнастике проходили в городском спортклубе. Там же занимался спортом и турецкий консул, он часто пользовался боксерской грушей и иногда я начинал работать с ней сразу после того, как заканчивал он. Однажды мы перекинулись несколькими словами — консул немного знал по-русски. Естественно, как и большинство молодых русских, меня тянуло ко всему иностранному.

Как-то, на набережной — самом популярном месте вечерних прогулок в Батуми (ее, как и многие главные улицы в советских городах, в народе называли «Бродвей»), я увидел консула. Он поприветствовал меня. Все это заняло секунду.

Вскоре после этого меня вызвали в городской отдел КГБ в Батуми. В голове лихорадочно проносились мысли: какой опрометчивый шаг я мог совершить? Вспомнил, как однажды мимоходом спросил прохожего, где находится турецкое консульство. А продавщица в киоске и история Голуба?

Принял меня майор Эмниешвили из Батумского управления КГБ. Вначале он спросил, как мне нравится город. Услышав утвердительный ответ, снисходительно произнес: «Да, большинству русских здесь нравится». После еще нескольких вежливых вопросов мы как-то перешли к моим любимым писателям. Я назвал Флобера, Золя, Толстого, Камю, стараясь выбирать авторов не слишком рискованных и в тоже время показать свою эрудицию. «А как насчет Горького?» — въедливо поинтересовался майор. Я парировал: «Мне больше всего нравятся его автобиографические книги; в них человек, возвышается над обстоятельствами, странствуя и набираясь опыта, имеет мужество противостоять неведомому».

«Ты неглупый парень, — благосклонно посмотрел на меня майор, но его улыбка была фальшивой, — ты мне нравишься, но мне тебя жаль… Он на мгновение погрузился в свои мысли. — А не Горький ли сказал, что людей следует не жалеть, а уважать?». Мне разговор совсем не понравился.

Майор Эмниешвили демонстрировал себя как обходительный, образованный человек, представитель нового поколения офицеров КГБ, пытающийся сочетать в себе заносчивость политического набоба с либерализмом интеллектуала. Служа хранителем закона, он сам был как бы выше закона, так и морали, какими их понимали простые смертные вроде меня.

Майор задал мне еще несколько вопросов. «Какими иностранными языками ты владеешь?» — «Немного немецким, да и то не очень». «Понимаешь ли ты турецкий?» — «Нет». «Ты когда-либо работал на военных заводах или предприятиях?» — «Нет».

Насколько хорошо он знал мою историю? Как тщательно они уже проверили ее? Знали ли, почему и как я демобилизовался? И какова истинная причина вызова? Было ли это просто стандартной проверкой, которую они проводят со всеми, кто прибывает в пограничный город?

Раннее семейное фото. На переднем плане бабушка Василиса, дед Василий, мать Марина с братом Володей справа, во втором ряду — две сестры матери и брат Михаил

Мать и отец

Мне 3 года

Я ушел из дома в 14 лет и поступил в техникум в Томске

Привычный пейзаж на улице Красноармейской

И сегодня здесь мало что изменилось

Моя мама, Марина Васильевна, за работой

Я в возрасте 5 лет

Мой отец Патрушев Егор Григорьевич

Список погибших, в котором числилось имя отца

Во время учебы в Томске

«Свидетельство о болезни». Страница 1

Карта Черного моря. (Взята из старого атласа СССР, авторские права не известны)