Приговоренные к войне

— Уберечь нас?! Уберечь от чего? От сражений? Чтобы другие получили все лавры, всю военную добычу? Чтобы другие отомстили этим отродьям, которые обманом завлекли нас туда, откуда нет возврата домой? — взвилась Рэкфис, бешено сверкая глазами. — Вот! Видите, я же вам говорила... Она не может быть одной из нас! Я твердила вам это с первой минуты её появления. Неважно, её самой или же её двойника. В этом есть что-то не от Олимпа, а от царства Аида. Я больше не верю ей! Я не хочу подчиняться ТАКОЙ царице! И пусть меня убьют на этом месте, если ваши уста не умеют говорить ничего, кроме лести. Пусть меня...

Её не тронули, не покарали за эти дерзкие речи. В сердцах амазонок уже не было той веры.

После недолгого совещания двенадцати воительниц Клеонте огласили решение. Сделала это Ипполита, в последний момент отведя взгляд в сторону.

— Ты не можешь быть больше нашей царицей. Хочешь, вызови любую из нас на поединок, но... в случае победы тебе придётся поочерёдно сражаться с каждой из нас. И даже если ты победишь всех, тебе некем будет править...

— Не надо, Ипполита. Я ухожу. Наверное, и вправду — дальше наши пути расходятся. Я хочу сказать вам только одно... не рвитесь в первые ряды атакующих. В этой войне не будет ни лавров, ни богатой добычи... — Её голос дрогнул, но она, сделав усилие, продолжила: — В этой войне будут только две побеждённые стороны. Потому что истинный враг, силу которого я даже мысленно боюсь представить, только на подходе... И запомните самое главное. Я люблю вас! Я люблю вас всех, мои... родные. И тебя, Рэкфис. Особенно тебя...

Последнее, что она запомнила: растерянные глаза Рэкфис, в которых судорожно вспыхивали, боролись между собой искорки любви и ненависти. Потом эти почти незаметные огоньки растворились в пелене выступивших слезинок. Амрина не договорила. Опустив голову, быстро покинула палатку... Свою собственную палатку, которая понадобится уже другой предводительнице. Её сопровождало полное молчание. Никто не двинулся с места.

Это было несвойственно обычаям амазонок, но ей — дали уйти.

Почему? ПОЧЕМУ?!

Вся земная история древности была пронизана пренебрежением к женщине. И даже там, где грубое животное начало маскировалось, рядилось в одежды торжества духа, а не тела — па Древнем Востоке, — даже там в открытую декларировалось, что...

Амрина без труда извлекла из мнемохранилища нужную цитату, входившую в объём конфуцианских основ: «Мне суждено было родиться человеком. И это первая радость. Мне суждено было родиться мужчиной. И в этом вторая радость...»

Этим объяснялось многое, если не всё. Демарш амазонок, этих древних женщин, которых ей довелось возглавлять, исходил не только от сбоев внутри индивидуальных биологических программ. Это не было мужеподобностью в чистом виде, в том понимании, которое вкладывают в данное слово психологи. Хотя, конечно, и не без этого. Но, в первую очередь, главным был ПРОТЕСТ против социальных устоев цивилизации тех времён.

ПОЧЕМУ?!

Истина, которую она зачала от суровой реальности на Эксе.

Которую она выносила и мучительно родила.

И которую выпестовала в жестоких боях.

Истина звучала так:

ВСЁ НУЖНО ПРИМЕРЯТЬ НА СЕБЯ.

В том числе и мир, в котором живёшь.

Тогда сразу становится понятным, трещит он по швам, в одночасье став тесным и вчерашним, или же, будучи скроен «на вырост», по-прежнему просторен и удобен.

Она примерила на себя ВСЁ ИСПЫТАННОЕ и вопросы, терзавшие, как стая озверевших от голода собак, — превратились в волков, загнали её в тупик.

Она отпила из чаши мужеподобности. И странное дело: в те минуты, когда в голове не было мыслей об Алексее, когда воспоминания не переворачивали её, как песочные часы, заставляя снова и снова проживать внутри шевеление каждой до боли знакомой песчинки, ей даже нравилось ЭТО состояние.

Ей нравилось скакать на лошади с оружием в руках. Ей нравилось быть сильной. Нет, убивать не нравилось, но порог допустимости этого действия уже давно был пройден. И уже можно было вести речь об убийстве, как о мерзком, отвратительном, но необходимом на войне действии. Но...

Если не кривить душой... неожиданно ей пришлись по вкусу ласки женских рук и женских тел! Ей понравилось ласкать их самой. Нет, она не отдавалась никому из своих соратниц полностью и безоглядно. Словно в последний момент перед тем, как потерять голову, она видела в мареве, в поволоке округлённые глаза ЕЁ АЛЕНЬКОГО. И ей становилось не по себе. И волна, окатившая её, стекала по телу и уползала от ног по полоске берега прочь. И всё же, иногда ей вспоминались... Стройное тело Ипполиты, словно выточенное из материализовавшегося желания... Грация и упругость Хлуммии... Обволакивающие поцелуи Талиоры... Сила и страсть Эфтиссы... И Рэкфис! Всё та же невозможная... Порой ненавистная и... губительно желанная Рэкфис... с огнём в тёмных глазах, с поцелуями-укусами... с невероятно твёрдыми сосками, царапающими тело и разливающими внутри огонь...