— А кто тебе, Юра, сказал, что через десять миллионов лет на Земле всё ещё будут люди? — увлёкшись, Голышев стал развивать случайно мелькнувшую в голове идею. — Я уже не говорю, что с очень большой вероятностью в ближайшие сто, двести лет мы тем или иным способом изведём сами себя. А если даже не изведём, то, израсходовав все ресурсы — нефть, уран, уголь, железо, медь, алюминий — попросту вновь одичаем. Это, конечно, не через сто, двести лет, а через несколько тысяч, но — всё равно. В сравнении с десятью миллионами — миг… Или, — у Сергея в голове будто что-то переключилось и всё с ними происходящее увиделось в новом свете, — Ольга! Её сверхсознание! И этот — Сорок Седьмой! Вообще — Пришельцы! Вдруг да, понимая, что с нашим сволочным, направленным на самоистребленье разумом нам на нашей Земле не выжить, Они решили вмешаться? Открыть нам другие пути и цели? И Ольга — всего лишь первая?
Высказанные Сергеем мысли оказались настолько неожиданными и интересными, что их всестороннее обсуждение заняло не менее получаса — после чего, спохватившись, что они увлеклись как мальчишки, Голышев с Меньшиковым смущённо посмотрели друг на друга и вернулись к насущным земным заботам: откуда бы этот таинственный Зверь ни взялся — из прошлого или из будущего, — но для них, вооружённых лишь автоматом и карабином, он мог представлять большую опасность. Не было, правда, никаких оснований предполагать, что этот, вырванный из своего времени и наверняка сбитый с толку, громадный хищник захочет вернуться на место своей «материализации», но и предполагать обратное, что испуганное чудовище навсегда бежало отсюда, тоже, к сожалению, не было никаких оснований.
Такое, смахивающее на обожествление, низкопоклонство перед таинственным монстром в конце концов надоело Сергею, и он, вспомнив, что является «венцом творения», возмутился закравшемуся в сердце страху:
— Слушай, Юра, а почему мы должны бояться этого Зверя? Пусть, как и положено, он нас боится! Ведь наши предки, вооружённые только копьями с каменными или костяными наконечниками, вполне успешно отбивались и от пещерных медведей, и от саблезубых тигров! А у нас всё-таки автомат, карабин — а мы чуть ли не труса празднуем! Что ж, если понадобится — будем бить эту тварь между глаз! Оба ведь стрелки не из последних. А вообще-то — чтобы она на нас напала — не думаю. Уж если на то пошло, всерьёз нам надо опасаться не этого чуду-юду и не прочих местных зверей, а именно их — наших героических предков. В которых стрелять… сам понимаешь…
…Меньшиков понимал. И более: знал, что теперь, после своего второго «рождения», он не способен выстрелить в человека. Ни в какого — ни в бандита, ни в дикаря. Даже — спасаясь от верной смерти. И с мнением Сергея, что от излишнего любопытства аборигенов в облюбованной ими роще скрыться, пожалуй, всего надёжнее, согласился — чёрт с ним со Зверем! Каким бы свирепым и сильным он ни был, наверняка, во-первых, несравнимо безопаснее человека, а во вторых: в него можно стрелять. На убийство зверей внутреннего запрета у Юрия Меньшикова пока, по счастью, не существовало.
Что оказалось очень удобным: когда, проголодавшись, они с Сергеем надумали на обед разжиться дичью — тушёнку решив приберечь на крайний случай — Меньшиков с трёхсот метров наповал сразил косулю. Мясо которой, изжаренное на углях — даже без соли — им очень понравилось.
Днём потеплело ещё; термометра у них, к сожаленью, не было, но по тому, что пришлось скинуть куртки, Сергей с Юрием согласились — не меньше двадцати градусов. Однако в январе рассчитывать, что и ночь выдастся столь же тёплой, было бы несколько легкомысленно, а поскольку, имея в виду возможные нежелательные визиты местного населения, ночью огня разжигать не следовало, то в зарослях лавровишни они соорудили не шалаш, а маленькую землянку — и лучше сохраняет тепло, и, главное, её труднее заметить.
С десяти вечера и до трёх утра дежурить по жребию выпало Сергею.
Около двух часов ночи Зверя, совершенно дезориентированного мгновенным перемещением в абсолютно незнакомую среду, вдруг неудержимо потянуло на место своей «материализации» — и он вновь переплыл речку.