Приёмыши революции (СИ)

- Это вы, как я понимаю, про Усть-Сысольск? Не про Новгород же. Ссылка, говорите… Я очень благодарна за эту ссылку. Я б в неё отправляла каждого, кто ратует за возвращение к прежней жизни, хотя бы на год. В местную больницу, всех, кого превозносили за службу в госпиталях Царского села… С развлечениями и культурной жизнью в Усть-Сысольске плохо, что тоже полезно - не надо ни на что отвлекаться, работай и работай. Ещё более полезно - проехать по деревням. Там, конечно, благородного общества вообще не наблюдается, там в основном неграмотные зыряне… Но они тоже подданные моего отца, которые чем-то там обязаны моему отцу, потому что живут на его земле, даром что он на ней никогда не бывал. И женщины - такие же живые женщины, как вы, как моя мать - рожают новых подданных моего отца в голоде и холоде и без всякой врачебной помощи. Сотни, тысячи подданных моего отца отправляются на погост из утробы, а иногда и матери, которые могли бы жить… не для того, чтобы носить украшения и заниматься благотворительностью, просто, чтобы растить детей, кормить мужей, радоваться прожитому дню… Мы любили видеть на столе простую, непритязательную пищу, но мы не ели такого хлеба, а жаль. Знала б - вам бы привезла. Кора, трава… Давиться и травиться. А Настя много, думаю, может и про Урал рассказать. Тайга, вот такой гнус и волки рыщут. И один вечно пьяный фельдшер, и тот в этой деревне оказался потому, что ни в одну приличную больницу не возьмут, и неприличную тоже. Хлеб в таких краях не родится особо-то, живут охотой, рыбалкой… Школы нет, больницы нет, а церковь - да, есть. Готовьтесь, люди, к жизни вечной, в жизни этой вам делать нечего.

- Таня, я понимаю тебя, но… жизнь такова, этот максимализм здесь неуместен. В любом государственном устройстве есть недостатки, но…

- Да нет, тётя, это у большевиков недостатки, они, в конце концов, только недавно за всё это взялись и никого из них не обучали быть правителем. А у моего отца и его предшественников - многовековое уничтожение собственного народа. Почему мать, убивающую своего ребёнка, судят и клеймят позором, а они - неподсудны?

- Таня!

- Вот я и остаюсь, чтобы исправлять недостатки. Уехать сейчас было бы «наломал дров и в кусты». Так что… возьмите с собой, если так уж надо, дядю Георгия и дядю Дмитрия, им сложно будет здесь, хотя Ольга, конечно, готова и их на себя взять… Но они, по крайней мере, сами хотят уехать. А мы - извините, не с таким багажом. Может быть, я смогла бы, надавив, убедить и сестёр, и брата - хотя как минимум насчёт Маши и Анечки у меня сильные сомнения. Надо просто признать, что в их сердцах мы уже не на первом месте. Но я не могу увезти Олиных стариков, Алёшиных названных братьев и сестёр, своих Ярвиненов и всех своих зырян. И свою подругу Римму.

- Кого?

- Римму Юровскую, мою подругу.

- Я правильно тебя поняла, ты называешь подругой дочь убийцы твоего отца?

- Да. Что бы вы об этом ни думали, она помогала мне тогда, когда больше никто не мог.

- И что же, ей ты тоже необходима?

- Не знаю. Главное - что она необходима мне.