Приёмыши революции (СИ)

- Разумеется, мне придётся отвечать на вопросы. Например, на один главный вопрос - неужели вы в самом деле причастны… к этому… И нет, я не спрашиваю, как вам за душу свою не страшно - вижу, что не страшно, хоть и не могу этого понять. Как вам за жизнь свою, за животное своё существование не страшно. Какой мерою мерите, такой и отмерится, и орудие обратится однажды против убийцы.

- Да, что вы знать-то хотели о разделении функций… Главное, все так это произносят - «к этому», словно я поедаю мертвечину или совокупляюсь с собаками по меньшей мере. Вы ещё не поняли, тётя Ксения? Я не боюсь смерти. Глупо было б пройти весь этот путь - и теперь бояться смерти. Поэтому крови мне не жалко, ни своей, ни чужой - столько, сколько потребуется. Сколько потребует высшая, справедливая воля, которая нас ведёт, для искупления, для возрождения. Вы спрашиваете, не боюсь ли я стать жертвой - потому что не понимаете, что быть тем, что я есть, уже есть жертва, и солнце этого откровения светило мне в непроглядной мгле тайги, знаете ли… Я шла за этим солнцем и пойду за ним куда угодно.

Они прошли из конца в конец сада, несколькими аллеями, которые казались одной, болезненно изломанной. И было понятно, это - конец пути, откуда у каждого своя дорога. Больше они не встретятся, никогда. Ксения грела руки в широких рукавах, спасаясь от малейшего намёка подать руку на прощание. Впрочем, явно Настя и не ждала этого. Они остановились друг напротив друга, Ксения смотрела в лицо племянницы уже совершенно спокойно, с лёгкой печалью.

- Вы должны понимать, родная кровь остаётся родной, и я впервые с такими тяжёлыми чувствами, когда понимаю, что не могу ни молиться, ни плакать о родном… Это правда, я никогда не любила вас особенно, мне, пожалуй, не хватило любви на вас, точнее, слишком много занимала вина, что я попросту злилась на ваше рождение. И теперь эта вина станет больше, потому что между нами пропасть, но это, конечно, не должно ни волновать, ни беспокоить вас. Это правда, вас не должно волновать моё мнение - потому что я слишком долго мечтала видеть на вашем месте того, кто, я считала, должен был быть - сына, наследника, здорового старшего брата для Алексея. Я не говорила об этом, потому что это вопиющая глупость, а потом и сама перестала чувствовать это в себе… Но чувство вины осталось. Никуда оно не денется, потому что не так много нас осталось… Чувство, что все мы, семья, виноваты перед вами, потому что приличия требовали проявлять любовь, а в сердце были ростки раздражения - вы были лишней. В минуты, когда я осознавала это, я молилась о том, чтоб сбылось то глупое предсказание, чтоб вас ждала действительно удивительная судьба. За что я никогда не перестану благодарить Бога - это за ту любовь, что наполнила и освятила мою жизнь, и я могла желать вам только подобной любви… Но ваша любовь получилась слишком злой, искажённой, чтобы называть её так.

И Ксения пошла прочь, к буднично тормозящей у тротуара машине, удивляясь тому, каким пустым может казаться огромный, полный жизни, звуков город.

Она всё же пошла к Алексею, уже ни на что не надеясь, и не особенно этого желая. Можно было даже сказать, что пошла она за компанию с доктором Клаасом, довольным возможностью лично встретиться с коллегой, о котором, правда, больше знал понаслышке, от хорошего друга, живущего сейчас в Стокгольме, они длительное время переписывались и обменивались узкоспециальной литературой. Это было очень хорошо, позволяло сосредоточиться на фигуре эксцентричного, но замечательного доктора, не думать о предстоящей встрече с Алексеем - пусть очередной неприятный сюрприз останется именно сюрпризом, не отравляет настроение заранее, а может статься и так, что сюрприз будет приятным, что хотя бы со стороны Наследника она встретит разумность и здравое понимание, но загадывать не стоит. Из того, что бодро и красочно расписывал доктор Клаас, она понимала примерно половину, в том числе потому, что доктор в воодушевлении переходил то на немецкий, то на голландский, но было всё равно интересно. И, главным образом, успокоительно, потому что получалось, что Алексей действительно в настолько надёжных руках, насколько расхваливали газеты, ну а против прочей собравшейся там же компании Ксения старалась не вырабатывать предубеждений, предполагая, что газетчики могли многое напутать, а многое и попросту приврать.