Приют для бездомных кактусов

– Алло… Алло. Вы меня слышите? Я по поводу объявления. Это вы работаете по вызову? «Поэт по вызову»? Просто уточнить. Можете, то есть, приехать… на торжества? Тут так написано. И на Новый год можете? Я вообще Дед Мороза больше хотел. Это жена всё: «Хватит Дед Морозов, тошнит уже от Дед Морозов!» Женщина. Значит, вы приедете и стихи будете читать. Только стихи? М-м… А какие? Что? Классику? Классику и импровизации… Давайте лучше просто классику, а то у нас там дети. А про что стихи? Про зиму есть? Зимний лес, снега, банька. А любовное? Только чтобы не слишком любовное… И это есть? Извините, уже спрашивал, хотел уточнить, вот вы заходите, раздеваетесь и читаете стихи. А как долго? Номер, говорю, на сколько? На сколько получится… М-м. Но так ведь можно целый день читать. Вот если, например, часик. Уложитесь? У вас какая оплата – почасовая или… Что? Сколько не жалко… Блин, с Дед Морозами проще… Нет, это я не вам. А вот вы говорили про импровизации, это что? То есть про любое? Прямо с ходу? А про снег можете? … Супер! Это вы прямо сейчас сочинили? А про апельсины, например? … Слушайте, ну у вас просто талант, вас в телевизор надо… Нет, знаете, пока… я еще с женой посоветуюсь. Да. Я вам позвоню, если что. Алло, вы меня слышите? Алло…

Жил он через дорогу от писательского кладбища, в грязновато-желтом сталинском доме, куда переехал, женившись. На однокурснице, широкой в кости молчаливой красавице. Перевез три стопки книг, перехваченных капроновыми колготками, кофейную кружку и нож с кавказской надписью. И стал там жить.

Квартира состояла из двух комнат и пустынной кухни; вначале жили вдвоем, питаясь хлебом, который он резал кавказским ножом, и шоколадом. Потом возникла теща, расставшаяся с последним мужем; теща была молчаливой и большой, от ее шагов дрожали стекла и катились и падали со стола разные предметы.

Теща поселилась в комнате с телевизором, завела котенка и деревце бонсай. Случайно разбила его кофейную кружку; заходила без стука в их комнату и стояла, близоруко щурясь и извиняясь, пока они с женой, потные, замирали под одеялом. Наконец, подловив его на кухне, спросила, чем он собирается зарабатывать на жизнь.

Стихами, ответил он.

У него был редкий даже среди бывалых стихотворцев дар, мог почти мгновенно сочинить на любую тему. Ему говорили: «Трамвай», и он с ходу сочинял про трамвай. «Пивная!» И про пивную и горький запах, и копеечные сушки.

Ночью он просыпался, тихо вставал, чтобы не разбудить жену. Стоял у окна и трогал губами лезвие ножа.

Иногда устраивались квартирники, он выступал со своими импровизациями, кто-то из друзей собирал деньги. На неделю-другую хватало… Он сидел на подоконнике и глядел на литераторское кладбище. Тещина кошка разрослась; ранней весной сбежала, теща отловила ее среди кладбищенских котов, отшлепала и свозила на кастрацию.

Стихов он не записывал; сочинив, почти сразу забывал. Записывал, как правило, кто-то из друзей. Ему было странно и страшно глядеть на эти записи. А нож куда-то исчез.

Теща снова поинтересовалась, каким он видит свое будущее.

Он дал объявление, «Поэт по вызову».

Друзья отпадали. Теща выдавливала их взглядом, когда они шумно заходили к нему. Оставался только один, даже не друг, так, поклонник. Приходил с бутылкой красного вина и бисквитом послушать стихи, погладить кошку и помолчать. Сам тоже сочинял что-то, но стеснялся.

Жена устроилась работать в школу, раздалась и стала напоминать тещу, он начал путать их шаги. Ей никак не удавалось забеременеть, даже мочу собиралась пить, тогда это модно было.

Кто сказал ему про это Бюро?

Теща, пытавшаяся его трудоустроить? Поклонник, между стихами и бисквитом?

Бюро «Сальери», литературное агентство.