— Я его не веревками привязала, сто раз говорила, что ничего не получится, — и это было правдой, но ее попытки расстаться с Хасаном заканчивались одинаково…. Изо всех сил сохраняя безразличное выражение на лице, она объявляла о расставании. Хасан кивал в ответ, прятал улыбку, целовал ее в лоб и уходил. Ненадолго….
— Давай поговорим, — вещи его так и были повсюду в ее квартире, но телефон она не снимала уже два дня. И вот теперь он стоял за дверью, которую она не хотела открывать.
— Я не хочу говорить, мы уже тысячу раз говорили. У нас ничего не получится, мы разные, я не могу…, — у ней стоял ком в горле и щипало глаза, «Господи, ну почему я так размяла… соберись»… — Пожалуйста, уходи.
— Мне надо вещи забрать, открой дверь, — это было абсолютной неправдой, вещи он мог забрать и без нее, у него и у брата были ключи от квартиры. Нет, так он не мог поступить, ему нужно было, чтобы она открыла ему дверь.
— Я не могу, у меня нет сил… пожалуйста, не мучай меня, уходи… — она плакала. — Ты не понимаешь, у нас нет будущего, никакого.
— Успокойся, сделай сабур[20]. Давай поговорим нормально, сейчас уже соседи увидят. Или скажи мне, что я тебе не нужен. Открой дверь и посмотри мне в глаза, скажи и я уйду, обещаю, ты меня не увидишь никогда.
Она не могла. Он был ей нужен. Он, как хирург, взмахнув невидимым скальпелем, вытащил наружу ее сущность, которая была упакована в блестящую упаковку, а внутри оказалась жалким бездомным котенком. И разговаривая с ней часами, доводя ее до слез от жалости к себе, разбивая ее стереотипы и принципы, он любил не ее успешность и вечную улыбку, нет, он любил ее сломанную, как у столетней старухи, душу. И ничего не просил взамен.
Он был, как тихая бухта, куда ее яхта, раскрашенная всеми цветами радуги, слепя иллюминацией и оглушая музыкой, заходила и становилась обычной лодкой, не новой и сверкающей, а избитой и истерзанной штормами и ураганами. Устав от работы, тусовок, болтовни и каких-то вечно важных срочных дел, где она не притворялась, а действительно была счастливой в этой кутерьме, с ним она была другая. И уткнувшись в плечо, могла плакать, жаловаться и вообще быть слабой и совсем-совсем простой. И тоже была счастлива. Он был частью ее жизни. Но ей хотелось эти две свои жизни соединить в одно, и она не могла отказаться от одной из них.
И зная, что будущего нет, тем не менее, открывала ему дверь снова и снова. Он никогда не укорял ее и, входя в дом, делал вид как будто ничего и не произошло.
— Чайник поставь, — коротко кидал он, и жизнь продолжалась по-прежнему. Она надеялась, что все образуется, и они найдут какое-нибудь решение.
Глава 23
— Может, курить бросим? — они с подругой сидели в ресторане яхт-клуба.
— Мы что, так плохо выглядим? — подруга выпустила дым. — Спортсмен твой на тебя хорошо влияет, но я пока курить бросать не собираюсь. Ты была, кстати, на показе в «Venity»[21], я уже в конце приехала и тебя не увидела.
— Нет, не была, мы с Хасаном за город ездили гулять.
— Неужели? — подруга фыркнула. — Что-то новенькое, ты раньше не увлекалась пейзажами. И что дальше? Дома осядешь?
— Да, мне просто не хотелось…, а что плохого дома осесть, уже бы и пора, — она улыбнулась. — Тебе просто не хочется без меня везде ходить.
— Да нет, неплохо, только тебя ненадолго хватит. Хватит уже, семейную из себя строить, — подруга ее не была злой, просто знала ее очень хорошо.
— А если я соглашусь и уеду с ним, — и, перехватив насмешливый взгляд, она поправилась, — не завтра конечно, и не в ближайшее время. А вдруг? Как ты думаешь, ведь я в Бога верю, какая разница, христианка я или мусульманка?
— Ты на себя посмотри! В одной руке сигарета, в другой «мохито», о Боге она рассуждает! Да ты в церковь то не ходишь, и что измениться, если ты религию поменяешь? Набожная станешь? Ты же понимаешь, что религию из — за мужика менять, по меньшей мере, глупо. И потом, сама представь, ни тебе твоей работы, ни шопинга, ни путешествий, ни кабриолетов, ни даже мест, куда ты свои туфли оденешь. Коровы в горах их не оценят…. — ее подруга была прямолинейна справедлива. Все было абсолютной правдой, и она это все и сама понимала.
— Но меня Бог любит, может это судьба моя. И даже может, молиться начну.
— Да, что правда, то правда, Бог тебя любит. Хотя, может быть просто к себе забирать не хочет, зачем ему такие потрясения? Вот и спасает тебя каждый раз…
Лет пять назад, с покупкой первого кабриолета в нее как будто бес вселился. Она входила в поворот на ста двадцати, или, поспорив с гаишниками, мчалась под двести километров по кольцевой[22], как будто испытывала судьбу. «Мне терять нечего, уже все в жизни я пережила»… — так она говорила.