Приют гнева и снов

Господин Бэнвилл передает мне листок бумаги дрожащей рукой.

– Большую часть, а то и все вполне можно найти в пределах мили от дома, – говорит он. – Можешь считать это проверкой на смекалку.

Это проверка, испытание. Дождь лил всю ночь, ливень не стихает и сейчас, но если он полагает, что ненастью под силу меня остановить, то он сильно ошибается. Дождь для меня не проблема, в отличие от этого списка: бумага испещрена бисерным почерком, а названия растений все на латыни – Viscum album, Ranunculus fi caria, Mercurialis perennis. И ни одно мне не знакомо. Неважно. Мне нужна только книга, и в таком большом доме наверняка должна быть библиотека.

По дороге на кухню я встречаю Прайса.

– Не подскажете, где здесь библиотека? – говорю я самым вежливым тоном, добавив к нему улыбку. Либо я невидимка, либо он глухой. Приходится догонять его. – Библиотека. Где она?

Он садится за кухонный стол, где разложены шесть ножей рядом с точильным камнем. Выбрав самый устрашающий из всех, Прайс принимается проводить им по камню ровными ритмичными движениями.

– Не могли бы вы сказать мне, где находится библиотека?

Пробует пальцем лезвие, подносит нож к свету.

– Твоему племени больше одной книги не надо. – И поглаживает лезвие.

– Моему племени? – Как бы я ни старалась сдержаться, дрожь в голосе выдает меня.

– Читай Священное Писание, – произносит Прайс. – Может, оно и спасет твою прогнившую душу, хоть верится с трудом.

Он продолжает точить одну сторону лезвия – снова и снова.

– Мистер Прайс. – Я облокачиваюсь на стол и заглядываю в его бесцветные глаза. – Мы знакомы всего неделю. За это время вы точно не могли понять, в каком состоянии находится моя душа.

– Я знаю. – Он указывает ножом на мое лицо. – Всегда знаю. – И его лезвие со свистом рассекает воздух.

– Полагаю, в вашем драгоценном Писании я найду названия растений на латыни?

Он снова и снова проводит ладонью по лезвию.

– Умрешь ты во грехах твоих.[11]

Мое сердце колотится с такой силой, что даже больно.

– Вы сошли с ума.

Он продолжает точить лезвие. Этот звук провожает меня по дороге из кухни.

Библиотеку в итоге я нахожу самостоятельно, она располагается рядом с малой гостиной. Все стены словно разлинованы книжными полками, за исключением окна, сквозь которое в комнату проникает немного света, хотя и его, как и все в этом месте, снаружи затянул плющ. Здесь царят сумерки, зеленый полумрак заливает весь дом. Уютный запах кожи и старых пыльных книг возвращает меня в детство, но я не должна думать об этом сейчас. Меньше чем за минуту я нахожу нужную книгу и знакомые названия: омела, чистяк весенний и пролеска многолетняя. Кутаюсь в пальто и выхожу в дождь сквозь главные двери. Это испытание – а если я не справлюсь? Нет, я не могу не справиться. Я должна справиться.

К тому времени, когда я наконец нахожу все три растения из списка, дождь возобновляется и я вымокаю до нитки. Стуча зубами, тороплюсь обратно и отдаю растения мистеру Бэнвиллу. Почему он так хмурится, рассматривая их? Зачем вертит и так и эдак, поднося к свету? Я знаю, что ничего не напутала, или, скорее, знала, когда с криком радости обнаруживала каждое. Стоя сейчас перед ним, я уже не так уверена в своих силах.

– Превосходно, – произносит он наконец.

Я справилась. Я прошла испытание.

– Что теперь? – спрашиваю я.

– Завтра, – мистер Бэнвилл потирает руки, – завтра мы приступим к работе.

Так значит я все-таки стану ученым.

Каждое утро мистер Бэнвилл учит меня, как готовить настои, успокоительные отвары и сиропы из отобранных трав. Воздух наполняется непривычными запахами, паром и дымом, я держу все эти колбы над огнем и слежу, как в них пляшут пузырьки, их содержимое становится более плотным, и простое растение превращается в лекарство – ничем более увлекательным я в своей жизни не занималась. Я наклеиваю ярлык на каждую колбочку и ставлю их в шкаф. Что бы он с ними ни делал, он работает, когда меня нет рядом, но я замечаю, что жидкость в колбочках убывает, значит, для чего-то он их использует.

С каждым днем я начинаю понимать лучше – и травы, и мистера Бэнвилла. Он все еще грубоват, но иногда вокруг его глаз возникают морщинки, будто он поддразнивает меня. Кажется, ему нравится, когда я смеюсь. Он доверяет мне отрезать кусочки растений, чтобы использовать их как образцы для изучения – они получаются на удивление тонкими, почти прозрачными, а еще я готовлю пластины. И это делает меня счастливой. Насколько я вообще могу быть счастлива, живя под одной крышей с Прайсом и Имоджен. Лаборатория – это укрытие для мистера Бэнвилла, а теперь и для меня.

Сегодня утром я работаю над заготовками листьев печеночницы. Помещаю их под микроскоп и отхожу, чтобы мистер Бэнвилл мог изучить их.

Он ворчит и поворачивается ко мне, нахмурившись.

– Вы показали себя весьма смышленой барышней, – замечает он. – И я почти забыл, как вы пытались обвести меня вокруг пальца.

– Я?

– Ваши рекомендации, – продолжил он, – написаны вашей же рукой, если я не ошибаюсь, а из рекомендательного письма следует, что вы мужчина, если память мне не изменяет.

Меня разоблачили, и я не могу привести никаких доводов в свою защиту.

– Мне была нужна работа, господин Бэнвилл, и дом. Я разорена.

Он кивает.

– Так я и подозревал.

Не могу поднять на него глаза. Вместо этого приходится разглядывать собственные ботинки.

Он откашливается.

– Я ожидаю от вас усердной работы. И никаких жалоб, никакого нытья о мерзком Прайсе или же о моей – очаровательной – жене.

Глаза щиплет от слез. Глубокий вдох.

– Спасибо вам, мистер Бэнвилл.

Я в безопасности. Доброта этого человека уберегла меня от работного дома. И я этого не забуду. Никогда.