Приют гнева и снов

У меня нет времени, чтобы записать воспоминания – Слива приносит завтрак.

– Доктор говорит, что позже тебе назначен выход в прогулочный двор.

В прогулочном дворе? В этом темном и мрачном месте? Уж лучше сидеть здесь.

– Я не хочу на прогулку.

Она цокает.

– Свежий воздух тебе только на пользу. Проветришь голову, а то мысли все уже спутались, как паутина.

Как паутина? В моей голове есть место не только для паутины, и глотка влажного воздуха точно не хватит, чтобы избавиться от нее.

– Все больные меня ненавидят.

Она шмыгает носом.

– Никто не захочет с тобой общаться, пока ты так хмуро на всех смотришь.

И не догадывалась раньше, что у меня хмурый вид.

– Когда улыбаешься людям, – продолжает она, – обычно тебе отвечают улыбкой.

Сильно сомневаюсь. Она не знает их так, как я. Она видела больных только со стороны. А я знаю, что творится в их головах.

Прогулочный двор точь-в-точь такой же маленький и сырой, каким я его помню, со всех сторон он окружен высокими стенами, укрывающими нас от солнечного света. Отсюда не выбраться, если только не умеешь летать.

Женщины стоят без дела, большинство заняты разглядыванием собственных ботинок. Некоторые сбиваются в группы, говорят между собой. Как только появляюсь я, они замолкают и переводят взгляды на меня. Я улыбаюсь. Приходится приложить усилие, чтобы растянуть рот в улыбке, но я не сдаюсь. Ни одной улыбки в ответ. Они либо пялятся, либо отворачиваются, либо корчат рожи, показывая мне язык. Даже не знаю, зачем я послушалась санитарку. Что они все знают о безумии? Да ничего.

Я опираюсь на стену спиной, смотрю на серый квадрат неба и вдыхаю влажный воздух. Неужели где-то там рай? Видят ли меня братья здесь, среди больных? Надеюсь, нет. Тогда бы они сильно расстроились, и отец тоже. Они верили, что меня ждут большие свершения, а я потеряла все, даже рассудок.

Вблизи жужжит пчела. Пчела. Здесь, посреди этого голого дворика. Но потом я замечаю под ногами ястребинку – ярко-желтый цветок пробивается сквозь каменные плиты, как лучик солнца в безжизненной пещере. Ястребинка и терновник растут здесь на площадке и на заднем дворе.

За моей спиной открывается дверь.

– Пошли! – кричит санитарка. – Обратно в палату.

На обратном пути я стараюсь удержать в уме дворик, но когда мы добираемся до палаты, картинка блекнет и почти стирается из памяти. Достаю тетрадь и пытаюсь описать ее. Я записываю: «ястребинка». Терновник. С каждой секундой воспоминание о дворике истончается, ускользает от меня. А если я попробую зарисовать его? Да, я нарисую цветок во дворике для прогулок. Этим безнадежно серым карандашом не передать солнечно желтый цвет его лепестков, и все же когда я рисую стебель, листья, я вижу дворик и потрескавшуюся брусчатку.