Приют гнева и снов

Приходится приложить усилие, чтобы голос звучал спокойно, но я уже чувствую, как внутри разгорается пламя.

Диамант протягивает руки ладонями кверху.

– Доктор Уомак…

– Возможно, доктор Уомак не хочет, чтобы ко мне вернулась память. Об этом вы не подумали?

Взгляд Диаманта замирает.

– В конце концов, – продолжаю я, – это он хотел, чтобы вы прекратили сеансы гипноза.

– Ну, он…

– Без гипноза, рисования, свежего воздуха прошлое останется погребенным. Вы же говорили, что именно это меня и уничтожит, не так ли?

Ах, ему нечего возразить. Конечно, нечего, потому что он знает – я права.

– Разве вы не говорили, что это меня убьет?

Теперь ему некуда отступать. Он волнуется, переводит взгляд то на меня, то на окно, то снова на меня. Диамант делает глубокий вдох.

– Возможно, вы и правы. – Он смотрит на Подбородок, а та сосредоточенно разглядывает потолок. – И тем не менее я должен во всем подчиняться руководству.

– Конечно, должны. – Я поднимаюсь. Он избегает моего взгляда, и неудивительно, потому что знает, что прочтет в нем, и ему стыдно.

– Отведите Мод обратно в комнату, – велит он, снова перебирая бумаги.

Подбородок ухмыляется.

– Да, доктор.

Неужели он не понимает, что совершил? Не понимает, каково это – обрести нечто драгоценное только для того, чтобы у тебя это снова отобрали? Нет, ему не понять, ведь ему ни за что не оказаться на моем месте. Мой горький смех заставляет его болезненно поморщиться.

Подбородок тянет меня за руку.

– Быстро, поднимайся.

– Прощайте, Диамант, – громко произношу я.

Уголки его рта опущены, так и должно быть. Я рада уйти из его кабинета. Рада.

– Думала, что он так и будет плясать под твою дудку, да? – усмехается Подбородок, пока мы поднимаемся по лестнице. – Ты нас своими уловками не проведешь, мы их все наперечет знаем, Мэри.

Она никогда не увидит моих слез – никогда, сколько бы ни издевалась.

– Не так уж ты умна, как тебе кажется.

И вот мы снова в моей комнате. Я вернулась к тому, с чего начала, как будто Диаманта и не было вовсе, вот только теперь я знаю, что именно потеряла, что где-то там есть Гарри и что мне никогда не найти его.

Солнце медленно тонет в небе, пламя его золотых лучей играет на верхушках деревьев, а где-то там река – сверкает и рассыпается золотистой пылью. Я могла бы нарисовать все это, если бы у меня был карандаш, потому что больше мне ни за что не вернуться к реке. Ни за что не покинуть этой тюрьмы. Я думала, что обрела друга, что Диамант станет моим союзником в борьбе против Уомака, но я ошиблась, как уже не раз ошибалась в людях. Как же глупо было думать, что он поведет себя иначе.

Уже стемнело, а я все стою, хотя не вижу уже ничего, кроме собственного отражения, расколотого на множество фрагментов. Точь-в-точь как мой разум.

Позади отворяется дверь. Наверняка это Подбородок или Слива пришли погасить свет. Но нет. Отражение этого лица мне знакомо – это Диамант. Я оборачиваюсь к нему. Он не приближается. Мудрое решение, доктор.

Порывшись в кармане, он достает карандаш, причем хорошо заточенный. И кладет его на стол. Наверное, какая-то уловка.

Меня так просто не провести.

– Если вы случайно найдете карандаш, – говорит он, – спрячьте его получше, потому что вам не разрешены такие вещи.

Неужели он все-таки может быть моим другом?

– Я не имею права давать вам такие вещи, – произносит он.

– Нет, Диамант.

– В четверг я не рассчитываю видеть вас с тетрадью.

– У меня нет тетради, – поясняю я, – или карандаша.

Он кивает, поворачивается, открывает дверь и уходит.

Это одно из моих видений? Возможно, карандаш исчезнет, как только я подойду. Испарится. Но вот я уже у стола, а карандаш так же реален, как моя рука, которая тянется за ним, как пальцы, в которых я его сжимаю.

Рисую свою руку, большой палец и остальные, ногти, костяшки и забываю лечебницу, и Уомака с Диамантом. Мир исчезает. Он возвращается ко мне, страсть так сильна, что дух захватывает.