Приют контрабандиста

Хорошо, что у меня высвободился лимит отправлений. Два с половиной года назад, когда я только занялась посткроссингом, лимит высвобождался медленно. Новичкам разрешалось отправлять лишь пять карточек. И чем больше моих открыток доходило до адресатов, тем больше карточек я могла отправить. Всё честно. К счастью, потеряшки, идущие дольше шестидесяти дней, в лимите не учитывались. У меня сейчас накопилось четыре просроченных отправления – неудивительно, ведь два из них ушли на адреса китайских общежитий, а с ними вечная морока…

Я почувствовала, что мне есть ради чего жить. Отправлять и получать красивые карточки, писать и читать добрые хурреи. Смешно, конечно, но одной этой мысли было достаточно, чтобы чуточку взбодриться. И я подумала, что хочу посмотреть на свеженькую деревянную чешую нашего дома в Безымянном переулке. Поучаствовать в мусорной вечеринке на даче. Я вообще любила нашу дачу в Сосновке. Папа иногда вывозил меня оттуда в Матросово, где мы собирали клюкву и однажды видели диких кабанов. Может, и этим летом прокатимся. Мусорную вечеринку назначили на конец июля. Я успею вернуться из Болгарии. И помогу маме выкопать июльскую морковку, которую она заботливо высаживала прошлым ноябрём, а в июне не менее заботливо опрыскивала от всяких морковных мух и листоблошек.

Послушаю, как Тамара Кузьминична говорит «шараш-манташ» вместо «шиномонтаж». Загляну в библиотеку на Бородинской и послушаю, как Людмила Степановна говорит что-нибудь невероятно пафосное о «рус-сичах» и «прус-сах», как Лена с неподдельной грустью жалуется, что школьники всё чаще коверкают имена писателей, говорят Тургенёв, Шелохо́в или просят выдать им «Детство тьмы» вместо «Детства Тёмы».

Мысленно перебирая эти мелкие радости, я перестала икать и сумела прогуляться по улицам воображаемого Кёнигсберга. Правда, меня почему-то вынесло на Банхофштрассе, современную Портовую, неподалёку от офиса судоремонтной компании «Варягъ», но я не слишком расстроилась, потому что в Кёнигсберге никакого «Варяга» не было. Добравшись до набережной Преголи, я увидела на противоположном берегу складскую ластадию Альтштадта с её многоэтажными, плотно поставленными в ряд фахверковыми домами и не сдержала улыбки. Полюбовалась их белёными стенами, дверцами разных этажей и протянутыми от конька лебёдками. Мне сделалось хорошо, вольно, и я не сразу услышала, как Вихра объявляет об окончании привала. С грустью вернулась из солнечного Кёнигсберга в тьму родопской пещеры, но приободрилась сама и постаралась передать свою бодрость другим.

Вихра отыскала нас, ориентируясь на голос Гаммера. Щёлкнув карабином, подцепилась к общей связке и повела нашу человеческую многоножку в обратный путь.

Я думала, что идти по уже знакомым местам значительно проще – по крайней мере, страх наткнуться на острые глыбы или ошибиться с поворотом не должен был нам мешать, – но Вихра берегла таблетки сухого горючего, без особой надобности не зажигала спички, и продвигались мы медленно. Вновь выставляли руки, прислушивались к падению брошенных Вихрой камешков. И хуже всего нам было в наклонной трещине, которую мы, опасаясь соскользнуть, преодолевали вперёд ногами до тех пор, пока спуск не прекратился и трещина не расширилась настолько, что мы смогли встать на четвереньки.

Когда мы перебрались через глыбовый навал и зашагали по галерее, выводившей прямиком в Зал обманутых надежд, Гаммер промолвил:

– Странно. Раньше Смирнов не ставил перед нами неразрешимых задач. Нам не требовалось ничего взрывать, крушить и… Почему карта завела в тупик? Смирнов не понимал, что озеро так просто не переплыть? Мог бы сделать какой-нибудь мостик… Глупо как-то. Вряд ли предполагалось, что мы потащим с собой надувную лодку.

Гаммеру никто не ответил. Добравшись до овчарни, приняв душ и развалившись на кровати, мы обсудим, как пересечь озеро при повторной вылазке, а сейчас следовало сосредоточиться на том, чтобы выйти из пещеры живыми. Гаммер ещё пожаловался, что мы не попробовали зайти поглубже в воду, маловато бросили камешков и поленились хорошенько осмотреть стены зала. Не дождавшись отклика, притих, и дальше мы шли молча.

Я развлекала себя нелепыми фантазиями. Что, если папа, сидя на нижнем чердаке, случайно услышал, как мы в штаб-квартире обсуждаем лабиринт мертвеца? Узнал о наших планах, однако не захотел вмешиваться и портить нам приключение, а теперь сразу догадается, что именно произошло, и примчится в Маджарово. Он ведь и головоломку Смирнова видел – я ему показывала, – и вполне мог с ней разобраться, только опять же не захотел лишать нас возможности самостоятельно преуспеть в поисках сокровищ и не сказал, где они спрятаны.