Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками

– Почему я не могу назвать умственно отсталого тупым? – нахально спросил Браузер. – Это так же естественно, как назвать собачью самку сукой. Ведь так оно и есть.

Пилот заулыбался еще шире.

– Вот и отлично! Значит, ты не проговоришься, – произнес он, дружески похлопав Рэнджи по спине. – Вас двоих это тоже касается. Незачем говорить этим Стивам, что я вез вас без контактных линз.

Лицо Рэнджи хранило все то же хмурое и непроницаемое выражение.

– Немая-немая-тупая-тупая сука! – пропел Браузер.

У него было красивое контральто. Он мог взять и тянуть любую ноту, как какая-нибудь полногрудая королева викингов. Иначе Франц Иосиф уже вышвырнул бы его из хора. Вряд ли это простое совпадение, что мы с Рэнджи и Браузером оказались в последнем самолете. Франц Иосиф часто называл наши голоса «проблемными». И сейчас, наверное, просто счастлив, что может начать концерт без нас.

Мелодичные оскорбления Браузера наполнили кабину, досаждая нам, как долгий дождь с градом. Он пел, пока я чуть не завыл от тоски. Рэнджи слушал это, словно человек, запертый в четырех стенах и наблюдающий за погодой из окна своего узилища.

Во время взлета я закрыл глаза и постарался не обращать внимания на дрожание кабины. Подъем был довольно рискованным. Мы пролетали через низкие вызолоченные солнцем облака. Долина быстро уходила из-под ног. Вскоре уже не было ничего, кроме мороза и ледника, испещренного глинистыми сланцами. Самолету приходилось отчаянно маневрировать, чтобы пролетать между скалами, гладкими, как стекло. На этой высоте видна лишь голая безжизненная поверхность, усеянная кратерами. В лучах восходящего солнца гора Кей похожа на вулкан, по склонам которого стекает рыжая и красновато-коричневая лава. Браузер отпускает идиотские шуточки насчет моего отца и оленихи. Рэнджи смотрит на ручки управления в кабине пилота и грызет ногти. Мимо иллюминаторов проносятся облака. Пилот обеими руками трет виски́.

Все закончилось авиакатастрофой. Над снежной равниной выл ветер. При ударе оба лыжных шасси подломились, и самолет приземлился на брюхо. Пилот выпрыгнул из кабины первым. Я проигнорировал его протянутую руку и бухнулся в снег лицом. Там его было фута четыре. Вокруг пустота: никаких знаков и людей. Только снег со словно нарисованными голубыми воронками. Я внутренне содрогнулся: ведь это расселины, куда мы можем провалиться с головой. Ледник вообще не имеет надежной поверхности, это скользкая ловушка, таящая миллионы трещин. Я попытался встать на колени и застонал. Браузер откатился на несколько метров, и я ждал, когда он подойдет и начнет ругаться. Но он продолжал лежать в снегу, с остекленевшими глазами. Браузер не шевелился и даже не моргал. Я проследил за его взглядом, но не увидел ничего. Ни дирижера, ни альтов, ни теноров, ни самолетов.

На леднике мы были совершенно одни.

– Простите, сэр, а где другие самолеты? – поинтересовался я, балансируя на грани вежливости и паники.

Возможно, мы потерпели крушение не на том леднике? Обычно самолеты плавным глиссандо подкатывают к самому Ледяному амфитеатру. Во время приземления Франц Иосиф дирижирует на три четверти такта. Обернувшись, я заметил, что улыбка стекает с лица пилота, будто пролитая подливка. На свету его лицо было желтым и изможденным. Он вдруг закричал, показывая на что-то за нашими спинами. Оглянувшись, мы увидели, что самолет начал сползать назад.

– Черт!

Пилот долго стоял неподвижно, а потом бросился за самолетом, падая и увязая в снегу.

– Черт, черт!

Самолет съезжал все быстрее и быстрее, вздымая вокруг себя вихри снега.

– Черт!

А затем он призрачно и бесшумно сорвался в пропасть.

Возвращаясь к нам, пилот угодил в небольшую расщелину и застрял там. Несмотря на холод, он весь взмок, и по его лицу и шее покатились капли пота. Пилот, как мальчишка, просто фонтанировал страхом, бледнея и краснея от ужаса.

– Помоги мне! – завопил он, махая руками.

Он был уже по пояс в снегу. На меньшей высоте я бы посмеялся над этим зрелищем.

– Помоги! Не стой, как столб, парень.

Но я именно так и стоял. Приближаться к нему мне не хотелось. Интуиция подсказывала, что, протянув ему руку, я заражусь его беспомощностью и страхом. Помощь должна прийти не от меня, а совсем с другой стороны. Я представил, как отдаю команды, полный холодного презрения к пилоту. Полный отстой. На меня напала злость, как тогда на ферме, когда поздно ночью от нас ушел отец, и я пытался защитить себя от горя матери.

– Просто подтяните ноги, сначала одну, потом другую. Нам нужна ваша помощь.