В долине Вайтити почти все жители являются потомками пиратов. Наши прапрапрадедушки приплыли сюда по реке и, спалив свои пиратские корабли, пошли искать местное население. Моа были мирными оседлыми людьми, которые убивали только друг друга. И вот к ним явились наши пираты, стали спаивать их и заражать болезнями. Теперь мы каждый год устраиваем зимний концерт, где поем «Пришествие пиратов», отдавая должное заслугам предков. Это наш местный гимн, в нем прославляются подвиги прародителей. Стих 1: Уничтожение красных пингвинов, считавшихся у моа священными. Стих 2: Истощение карьеров, где они добывали нефрит. Стих 3: Посягательство на тела их матерей. Стих 4: Утраченные сокровища. И что же моа получили взамен? Грог и обман. Сифилис. Шлюх.
Нужно ли слагать об этом гимны?
Стих 4 самый противный. Это плач по потерянным сокровищам (вообще-то это были святые реликвии моа, однако в «Пришествии пиратов» данная подробность опущена). Капитан Уолли со своими парнями спрятали награбленное в горах. И с обычной пиратской самоуверенностью решили, что их добыча будет там в полной безопасности. Но в стране ледников на карты полагаться нельзя. В горах произошел обвал, и сокровища унесло в неизвестном направлении вместе с камнями и кусками льда. К тому времени, когда наши прапрапрадедушки вернулись за своим кладом, место, отмеченное на карте крестиком, давно растаяло и утекло в море. Их потомки до сих пор жалеют об утраченном, и ностальгия по тем кровавым временам нередко выливается в настоящие бои за барной стойкой.
Наши деды хрипло и презрительно рассказывают нам об истинных ритуалах, которые в начале прошлого века они свято соблюдали. По их мнению, мы предаем свое пиратское прошлое, разъезжая по острову на машинах. «Как тебе нравится эта бурда вместо сока, маленький хлюпик?» – спрашивают они, глядя, как вы наливаете себе ягодный коктейль. Наши деды добывали сок из ягод с помощью собственных зубов. Они пели гораздо лучше нас и не продавали лунное печенье. Забирались на вершину Аокеоры, опираясь на ледорубы и стирая в кровь ноги, и это занимало у них пять дней. А порой и погибали по дороге.
«Надо петь так, – сипло поучают нас они, – чтобы с гор сползал снег. Это же так просто».
В наше время ритуал превратился в дешевое шоу для зевак. Руководитель хора Франц Иосиф прилетает на гору за несколько дней до представления и разрыхляет снег топориком. Он выбирает снег, который пережил теплое время года: разбитый альпинистскими шипами и кошками, подтаявший на солнце и уже готовый рухнуть вниз. Мы поем и делаем вид, будто наши слабенькие голоса крушат ледник. Теоретически снег может сбиться в шар и покатиться на нас, но родители оправдывают этот смертельный риск словами о традиции, наследии предков и переходном обряде. Им хочется верить во всепобеждающую силу нашего пения и видеть тому наглядное подтверждение, даже если они и не слышат наших голосов.
Если повезет, это будет мой последний зимний концерт. Надеюсь, летом мой голос начнет ломаться и до следующего ритуала просто не доживет. Каждую ночь я молю Бога об этом. «Господи, – прошу я, – будь так добр, избавь меня от этого хора». Я встаю на колени рядом с кроватью на чердаке и с надеждой прислушиваюсь к своему голосу. И мои молитвы, похоже, помогают. Когда я распеваюсь в ду́ше, мой голос звенит как дверной колокольчик в заброшенном доме. Пронзительно, но с ощущением безнадежной пустоты.
Раньше, когда я был совсем маленький, мать была очень красивой, но красота эта казалась какой-то нераскрытой, как тюльпан. Вскоре отец бросил нас. И мы завяли и почернели. А потом, нас, как дикарей, по-пиратски завоевал мистер Омару. И тюльпан раскрылся. Он оплатил мамину закладную и сделал ей моих сестер. И красота вернулась. Все это заметили. Женщины говорили матери комплименты, приправленные изрядной долей зависти. «Ты просто заново родилась, Лейла. И выглядишь такой счастливой».
И что же? А то, что я стал его за это ненавидеть.
Если вы встречали меня в городе, то вряд ли могли запомнить. Черные глаза, рыжая прядь волос под темной шляпой. Я не ангелочек, как мои сестренки, но и не такой уж плохой. Я люблю свою мать и сестричек и исправно пою в этом доморощенном хоре. Отчим, мистер Омару, гордится моими добродетелями: я не жую табак, не симулирую болезни, не порчу силосные башни. Однажды он даже похвалил меня за то, что я не совокупляюсь с оленихами, как, по слухам, это делают мальчишки тау. Хотя гордиться тут особо нечем.