Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками

В юности Сотус знал все созвездия, но сейчас позабыл и вряд ли сумеет найти хотя бы одно. Небо над ним кружилось, сияя незнакомым опаловым светом. Бледные желтые огоньки на соседних суденышках постепенно гасли, оставляя Сотуса в непроглядном мраке одиночества.

Сводка происшествий, инцидент № 00/422

– Фью! – присвистнул мистер Омару, интенсивно работая вилкой. Между зубов у него застряла горошина. – Этот мальчишка здорово поет. Но ему нужен друг. И им будешь ты, Тек.

Мать чопорно улыбнулась, как бы подтверждая эти слова. Сестры серьезно закивали. Косметика в нашем доме строго запрещена, но мои сестрички мазали губы воском, так что каждое произнесенное ими слово сопровождалось ослепительным блеском.

– Им будешь ты!

Все мои сестрички носят библейские имена, начинающиеся с благочестивого рокота: Рррейчел, Ррребекка, Ррруфь. Они едят горох без масла и хрящи, оставляя нам с мистером Омару самые сочные куски ветчины. Они хорошенькие и милосердные, но вряд ли понимают цену того, о чем просят меня сейчас.

Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь жеванием, глотанием и звяканьем вилок. Горошины стали падать на стол, не попадая в мой открытый рот. Было слышно, как за кухонным окном олени трутся рогами о деревянный забор. На небе проступили первые холодные звезды. Высокие облака таили в себе снег.

– Зачем мне это надо? Рэнджи такой странный, мама. Он моа, к тому же немой.

Но вместо матери мне ответил мистер Омару. Я почувствовал исходящее от него неодобрение.

– Почему ты упрямишься? Парень почти что твой кузен.

Дешевый трюк. В долине Вайтити все друг другу почти что кузены. Перед тем как пожениться, нужно долго выяснять свою родословную, чтобы убедиться, что вы с невестой не близкие родственники.

– Рэнджи Гибсон никакой мне не кузен.

– Он твой брат, – заметила Ребекка. – Во Христе.

– У него не было твоих возможностей, Тек, – заявил мистер Омару, насаживая на вилку горошину. – Остаться сиротой в таком возрасте! А Диггер Гибсон дикарь и пьяница. Он даже траву на кладбище не стрижет, куда уж ему заботиться о внебрачном ребенке.

При слове «внебрачный» мать нервно моргнула. «Моих возможностей», – со злостью подумал я.

– Зачем мне вообще участвовать в этом дурацком представлении? Почему я должен морозить свой зад и петь какую-то дерьмовую песню о пиратах?

– Не ругайся, Тек, – произнес мистер Омару, подняв брови и многозначительно посмотрев на мою мать. – И у кого он только научился таким выражениям? Явно не в нашей семье.

Ну вот, опять завел свою волынку. Мой отец – мой настоящий отец – был давно отсечен от генеалогического древа нашей семьи, как сухая безжизненная ветвь. Мать закашлялась и стала тереть салфеткой чистую ложку. Сестры сжали в руках ножи.

– Оставьте моего отца в покое…

– Этот обряд очень важен, – выступила в качестве миротворца Рейчел. – Петь там почетно. Так мы поминаем наше прошлое.

Все за столом улыбнулись.

– Да? Но я-то знаю, как легко можно переписать прошлое, – заявил я, глядя на мистера Омару. – Приходят новые авторы, и слова песен меняются.

Мы полетели на ледник Аокеора, чтобы спеть на фоне снегов. Это один из тех ритуалов, значение которых утеряно еще в древности, но его по традиции соблюдают до сих пор, как лишний повод выпить. Ледник Аокеора находится на высоте нескольких тысяч футов, и его можно видеть с крыши нашей силосной башни. Мы весь год печем и продаем лунное печенье, чтобы оплатить полет на ледник. (Хор мальчиков долины Вайтити финансируется их матерями. Поэтому наше лунное печенье видом и вкусом напоминает каблук.) На ледник мы добираемся на четырехместных самолетиках, и чтобы доставить туда наш хор, требуется несколько рейсов. Концерт получается смешной. Наши слушатели остаются далеко внизу и не слышат нашего пения.

Собравшись у подножия горы, наши семьи сверяют часы. Они нас не слышат и не видят, но, вытянув шеи, стараются представить, как все происходит. Ровно в десять часов утра толпа начинает весело и нестройно выкрикивать: «Хо! Хо! Хо! Хо! При-и-и-ш-е-е-ствие пиратов». В финале хор выдает верхнее «до», которое как бы означает старт ритуала. Мы тянем эту ноту как можно дольше. Иногда нам помогает погода. И тогда наши голоса крушат скалы по краям ледника, и снег взрывается белым фейерверком. В ручей, опоясывающий Аокеору, обрушиваются глыбы льда, и над водой вздымаются фонтанчики воды, похожие на те, что выпускают киты. Два года назад мы пели так хорошо, что наших родителей окатило талой водой. Это дало им возможность оценить наше пение, хотя они и не слышали наших голосов. Правда, не все были от этого в восторге, в особенности наши матери. Но для некоторых участников хора это был последний год, когда они могли взять такую высокую ноту.