Приказ

— Вы только посмотрите на эти скалы, господин капитан. Еще в прошлом году, когда фронт стабилизировался, здесь не ступала нога человека. Но потом был отдан приказ построить укрепления. Правда, должен вам сказать, точно так же работали и итальянцы. Люди взялись за кирки, сверлили, долбили, взрывали землю, копали окопы прямо в этих скалах. Многие погубили здесь свои легкие, многие просто сорвались со скал вниз, кое-кто погиб под лавинами — горы ведь не любят, когда их будят от многовекового сна. Знаете ли, господин капитан, эти скалы — довольно гнусное место. Когда горы начинают сердиться, дело часто кончается такой лавиной…

Около одного из поворотов Татар поправил тюк на спине. Они немного передохнули, и он продолжал свой монолог:

— Много полезного можно было бы построить на деньги, которые сожрала здесь, в этих горах, война. — Кончиком пальца он отодвинул дуло револьвера, которое Марошффи направил ему прямо в грудь, и посоветовал: — Попробуйте, господин капитан, лучше подстрелить орла. Человека-то убить куда проще. — Потом он снова вернулся к своей теме: — Многие здесь уже навсегда успокоились, попав в объятия смерти. Представляете? Такая жизнь всем до чертиков надоела! Есть? Для чего?! Сражаться? К чертовой матери! Остаться в живых? К чертям собачьим! Да они по своему желанию и воды-то не могут напиться: она выдается строго ограниченными порциями, потому что тащить ее сюда, наверх, очень трудно. А в это время другие мужики пристают к их женам…

Солнце жгло все сильнее, лучи его отражались от снега. Все кругом блестело, искрилось, но это сияние только еще больше раздражало глаза. Иногда они оказывались так близко от позиций итальянцев, что слышали их разговоры. Приятный запах кофе и еды долетал до них даже при легком дуновении ветерка.

— Как они дразнят наших голодных пехотинцев! — тихо прошептал Петер. — У них-то все есть, им-то дают.

Несколько позже они встретили на своем пути молодого солдата, который шел в противоположную сторону, сквозь повязку на голове у него проступила кровь. Это был юноша лет восемнадцати, почти мальчик. Чувствовалось, что на фронте он недавно. Вид у него был печальный, как у побитой собачонки.

— Вниз? — спросил у него Татар.

Вместо ответа солдат только утвердительно кивнул.

— Вижу, тебя немного подранили? — продолжал расспрашивать его Татар. — Ты хоть дорогу-то знаешь? Не заблудишься? Почему с тобой никто не пошел? Ты совсем еще младенец. Матери домой хоть иногда пишешь?..

Марошффи понимал, что Татар произносит это скорее для него, чем для юного солдата. Эти вопросы он задавал с целью задеть его. Не спрашивая разрешения у офицера, Татар дал парнишке сигарет и даже небольшую фляжку с коньяком.

— Торопись, сынок, — напутствовал парня Петер Татар, — тебе надо успеть в госпиталь, прежде чем тебя скрутит лихорадка от ранения…

Когда солдатик скрылся с глаз, Татар, обращаясь к Марошффи, сказал:

— Гнусная у них жизнь, но никто против нее не восстает. Возможно, потому, что большинство из них еще боится за собственную шкуру. Стоит только кому-нибудь из них запротестовать, как его моментально свяжут. И не просто свяжут, а выставят из окопов наружу перед амбразурой да там и оставят. Если у итальяшек в тот день хорошее настроение, то они в него не стреляют. Но случается и так, что они пускают пули из милосердия в умирающих, чтобы те больше не мучились, а потом взвод итальянских солдат дает залп в воздух, как бы отдавая честь погибшему австрийцу… — Татар внезапно остановился. Его злило упорное молчание капитана, и он начал выходить из себя: — Зимой здесь особенно отвратительно. Вечные снега, лед, туманы, ночи очень длинные! Люди частенько сходят с ума и бросаются прямо в пропасть. А иногда и стреляются из своих винтовок. Очень много венгерских офицеров-резервистов здесь покончили с собой, потому что не могли вынести вида страданий, которые выпадают на долю простых солдат. Особенно впечатлительны сельские учителя-венгры, которые и дома-то жили так же, как и остальные бедняки-крестьяне…

В этот миг вокруг них затрещали винтовочные выстрелы. Пули засвистели, защелкали по скалам. Татар мигом толкнул капитана на землю, прикрыл его своим телом. На некоторое время они застыли в таком положении. Вероятно, итальянцы на какое-то мгновение потеряли их из виду, и капитан с Татаром смогли по-пластунски отползти с этого участка, который макаронники держали под обстрелом. Наконец им удалось надежно укрыться в небольшой расселине. Они отдохнули и отдышались. Марошффи спиной прислонился к холодной скале. По-прежнему сжимая в руке револьвер, он наблюдал за действиями своего проводника.

Татар скинул с плеч рюкзак с оборвавшейся лямкой, и содержимое вывалилось наружу. Несколько банок консервов, сухари и жестянку с водой он спрятал обратно в рюкзак, а остальное сгреб в кучу. Прежде всего он брезгливо отбросил от себя фляги с алкогольными напитками.

Марошффи опять поднял револьвер и спросил у солдата:

— Тебя пристрелить, что ли?