Приказано жениться

Войдя, Григорий остановился в дверях и с нежностью посмотрел на сестру. Замужество, не слишком мирный брак и многочисленные роды оставили свой след на ее лиц и фигуре. Софья выглядела гораздо старше, чем императрица и ее фрейлины. Морщины избороздили ее лицо, смерти детей оставили скорбную складку на лбу.

Пополневшая и раздобревшая старшая сестра тем не менее была по-домашнему уютной и напоминала Гришеньке то время, когда он, расшибив коленку или напроказничав и получив от отца на орехи, бежал к милой Софьюшке за утешением.

Почувствовав присутствие в комнате постороннего, девочка оторвалась от книги, при виде Григория, глаза племянницы весело блеснули. Гвардеец приложил палец ко рту, призывая к тишине, и стал за козеткой, заслоняя собой свет из окна.

— Алекс, не балуй! — недовольно молвила Софья, открывая глаза, тут же лицо ее просветлело, она живо вскочила и тепло обняла брата, — Гришенька, братец, какими судьбами.

Своими яркими голубыми глазами она пристально посмотрела на брата. От нее не укрылось ни хмурое лицо, ни настороженный блеск волчьих глаз.

— Что у тебя стряслось?

— Да так, некоторые неприятности на службе, — уклончиво ответил тот, все еще не решив, стоит ли рассказывать сестре о западне, в которую угодил.

Софья понимающе кивнула, тотчас же вызвала слуг и распорядилась накрывать в столовой на стол и поставить для братца графинчик водки. Григорий лишь хмыкнул, но отказываться от обеда не стал. Сестра свято верила, что на сытый желудок неприятности кажутся не столь значительными.

Еда у Софьи была исконно русской: наваристый борщ, пирожки с потрошками, да чай с сушеными ягодами, коего она всегда пила много. Во время обеда прибежали дети, с шумом окружив дядю, теребя его и пытаясь расспросить каждый о своем. Григорий миролюбиво отвечал, но голова была занята абсолютно другим и сестра, заметив это, отослала детей к няне. После их ухода в столовой повисла тишина.

— Говорят, у тебя был новый адьюльтер? — прервала Софья затянувшееся молчание.

— Был, — сухо ответил Григорий и потянулся за вареньем, которое так отменно готовилось в доме сестры.

— И что?

— А ничего, — под укоризненным взглядом хозяйки дома Белов облизнул пальцы.

— А как же Головина?

— О, и ты уже знаешь?

— Да об этом весь Питерхофф гудел! — воскликнула Софья и невольно подалась вперед. — Гриша, правда, что когда ты Головину оставил, её сама императрица утешала?

— Врут, — Григорий откусил большой кусок пирога с малиной и яростно задвигал челюстями, — Фрейлины ее утешали и Марфа.

— А что государыня? Долго сердилась? — Софья тоже положила себе в блюдце варенье.

— На Головину? Нет, простила.

— А тебя? — допытывалась сестра.

Белов откинулся на спинку стула и устало потер лоб.

— А меня она женить хочет…

О неожиданности сестра выронила ложку и недоверчиво посмотрела на брата.

— Гриша…

— Да, ты не ослышалась! — Белов уже не скрывал насмешки в голосе, — Наша милая матушка изволила в последнем своем визите при дворе в разговоре с государыней высказать опасения, что я никогда не женюсь, и Елисавета Петровна решила выступить свахой.

— И кого же тебе сватают?

— Некую девицу Анастасию Збышеву. Ныне фрейлину Ее Величества. Можешь даже не вспоминать, ты ее ранее никогда не встречала.

Софья встала, и в волнении зашагала по комнате:

— Но почему ее?

Белов тяжело вздохнул, собираясь с духом, и начал пересказ событий сегодняшнего дня. После его рассказа сестра потрясенно молчала, с ужасом смотря на брата

— Гринечка… — наконец прошептала она, невольно называя его, как в детстве, — Но как же… что скажет папенька?

Белов обреченно махнул рукой. Гнева отца он не страшился, гораздо больше его беспокоило объяснение с матерью, которая будет заливаться слезами и по-бабьи заунывно причитать над судьбой любимого сына, будто отправляет его на каторгу.

Впрочем, в данном случае его женитьба была сродни каторги или воинской повинности, которую обычно несли крестьяне. Только лямку ему придется тянуть всю жизнь, если не сподобиться отправить неугодную жену в монастырь. Но, памятуя все переживания и слезы Софьи по этому поводу, Григорий сомневался, что у него хватит духу на подобный шаг. Он взглянул на сестру, та выглядела настолько несчастной, что преображенец уже пожалел, что по привычке рассказал ей все.

— А что папенька? — произнес Григорий, хорохорясь, — Ну вытянет по старой памяти нагайкой по хребту, как в прошлый раз, делов-то!

Софья усмехнулась, заметив, как брат украдкой передернул плечами: весть о последнем визите в родные пенаты и бегстве Гринечки через окно разнеслось по всем домочадцам. Затем сестра снова погрустнела.

— А коли откажет тебе в наследстве?

Григорий фыркнул. Наследство волновало его меньше всего.

— Откажет, так не беда! Он мне денег и так не дает, с тех пор как я… — он махнул рукой. — Служба у меня есть, жалование исправно платят, чай не пропаду!

— Господи, срам то какой… Ведь весть Питерсбурх смеяться будет!

— Да уж, — преображенец поднялся и в задумчивости подошел к окну. Там как раз пошел дождь, дробно стуча по стеклам, поставленным мелким переплетом — на голландский манер.