Читаем Прикладная метафизика полностью

Атмосфера атональности, предъявляющая жесткие требования к скорости смысловых обменов, позволяет «обналичить» скрытый прием текстопроизводства и, соответственно, попробовать свои силы в искусстве метафизической модуляции любой банальности.

Допустим, мы выбираем сквозную метафору садоводства. Обозревая ее тезаурус, составляем список того, что может пригодиться. По мере пополнения списка подсказки обнаруживаются сами собой. Садовый нож, средства защиты от вредителей (инсектициды), процесс культивирования, плодоносность теории, преждевременный незрелый плод, удобренная почва как наследие предшествующих поколений… Что-то уже вырисовывается, но смутно, требуется еще то, что Кант называл «Mutterwitz» — природной сообразительностью, лежащей в основе способности суждения. Искусство подведения под схему не поддается имитации, даже если огласить и выучить весь список. Но при наличии некоторых навыков распознавания и классификации философских дискурсов со списком можно плодотворно поработать.

Вот метафора прививки: она актуализирует целый смысловой пласт. Можно, например, вспомнить, что жизнеспособность вида (и индивида тоже) обеспечивается прививкой дикорастущих сортов — в противном случае наступает «усталость» и вырождение. Обратившись к метафизическому чутью, синтезируем ключевой термин: прививка чужеродности. И начинаем с ним работать.

Прежде всего мы видим, что и культуры, и цивилизации, и смертные индивиды, субъекты истории, социальности и самой метафизики, должны пройти проверку на освоение чужеродности. Чужие смыслы, извлеченные из контекста, могут быть отвергнуты, могут не привиться, засохнуть, зачахнуть — но только они дают шанс жизнестойкости и истинной плодоносности. Культура как таковая повторяет путь культурного растения — ей недостаточно самооплодотворения, необходима еще инъекция извне, вторжение чужеродного, которое, вслед за Гегелем, мы и определим как «свое иное».

Обратимся теперь к следующему образу — разбить сад. Это значит посадить несколько плодовых деревьев, снабдить их вниманием, уходом — и сад перед нами. А заодно перед нами отличный аргумент против кантовской идеи априорного пространства: ведь пространство тоже разбивается подобно саду. Чтобы его обрести, следует задать или установить несколько исходных различителей: домов, линий горизонта, осей координат, мест встречи — лишь в этом случае само пространство выступит из неразличимости, оно тоже требует заботы и ухода или, как сказал бы Хайдеггер, «присмотра».

Далее в образном строе может найтись место для запущенного сада и для сада камней, когда мнимая небрежность, «спонтанность» придают должную глубину философскому тексту. Философия нередко предстает в виде блестяще запущенного сада — таковы, например, сады Витгенштейна и Лакана.

Метафизика всегда прибегала к явным или неявным подключениям вспомогательного смыслового ряда к строю своей аргументации, а иногда и решающей интуиции. Маркс, например, любил кладбищенскую метафору: у него то и дело встречаются душеприказчики, могильщики, призраки, бродящие где попало, и прочий покойницкий антураж, поразивший воображение пролетариата. Но настоящий прорыв в технологии осознанного применения «списков для подглядывания» начинается с Жака Деррида и его книги «Почтовая карточка», где дано развернутое приложение терминов почтовой связи для «нового прочтения» традиционных проблем европейской метафизики. Под влиянием этого текста написана «Телефонная книга» Авитал Ронелл (выяснилось, что телефон прекрасно работает в качестве инструмента философии), а затем и множество других текстов, весьма различных по своей содержательности.

В принципе любая вещь в историческом разрезе может послужить делу философии, не исключая и паяльной лампы. Это как раз о ней писал Норберт Винер: «Для того чтобы генерировать новые идеи, не требуется никакой гениальности, для этого достаточно паяльной лампы с ее шумовым эффектом. Признак гения — это умение отсеивать ненужное». Вообще говоря, все упирается в натренированность метафизического слуха и вкуса. И ничто так не изощряет эти способности, как навык путешественника.

Предлагаемый путеводитель содержит лишь некоторые ориентиры для метагеографического путешествия. Ясно, что каждая из провинций несобственной философии достойна более подробного картографирования, тем более что и границы этих земель весьма изменчивы. В частности, интересно было проанализировать результаты недавней экспансии made in USA.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука
Актуальность прекрасного
Актуальность прекрасного

В сборнике представлены работы крупнейшего из философов XX века — Ганса Георга Гадамера (род. в 1900 г.). Гадамер — глава одного из ведущих направлений современного философствования — герменевтики. Его труды неоднократно переиздавались и переведены на многие европейские языки. Гадамер является также всемирно признанным авторитетом в области классической филологии и эстетики. Сборник отражает как общефилософскую, так и конкретно-научную стороны творчества Гадамера, включая его статьи о живописи, театре и литературе. Практически все работы, охватывающие период с 1943 по 1977 год, публикуются на русском языке впервые. Книга открывается Вступительным словом автора, написанным специально для данного издания.Рассчитана на философов, искусствоведов, а также на всех читателей, интересующихся проблемами теории и истории культуры.

Ганс Георг Гадамер

Философия
Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука